В Москве полночь - [14]

Дети — это дети, а мети — все остальное.

— Есть — вздохнул Седлецкий. — Как же без детей.

— Ох-хо, — покачал папахой Саид. — Тырудно…

В молчании они допили чай, вновь наполнили чашки. Мальчишка Фахри унес термос командиру. В прореху плащ-палатки, изображающую дверь, просунулась белобрысая голова давешнего солдатика.

— Покурить нету? — спросил он у Седлецкого. — А то все уши опухли. Здешние почти не курят. Только анашу…

Седлецкий бросил ему пачку сигарет.

— Московские, — вздохнул солдат.

— Давно здесь, воин? — спросил Седлецкий.

— Полгода, — сказал солдат, возвращая пачку.

— Возьми себе… В плен попал, что ли?

— Зачем — в плен? Сам пошел. Дембельнулся, поехал в Куровское, домой. Это под Москвой. А работать негде. Ну, вернулся. Бабки приличные, контракт на два года.

— А зачем тебе деньги?

— На машину соберу — вернусь. Таксистом заделаюсь.

Вернулся Фахри и поманил Седлецкого. Такие дела, подумал он, поднимаясь. За независимость здешних мест от России воюют подмосковные наемники. Значит, подтверждается информация… Воюют подмосковные жители в горах, которые штурмовали русские полки.

На полпути столкнулись с генералом.

— Что поделывали, Алексей Дмитриевич? — спросил Федосеев.

— Чаи гонял. А вы?

— А-а, — отмахнулся Федосеев. — Несерьезные люди, доложу! Сплошной треп ни о чем. Все выпытывали: помогаем ли мы Шаоне добровольцами. С чего взяли, а?

Все с того… Седлецкий вспомнил белобрысого наемника.

Когда его ввели, бородатый спросил:

— Это вы искали встречи со мной? Я правильно понял?

— Правильно, — сказал Седлецкий. — И в гости пригласили… правильно. Я не могу рисковать. А нам есть о чем поговорить, уважаемый Наби.

— Поговорить можно, — прищурился бородатый. — Правда, хотелось бы сначала знать, кого вы представляете.

— Здоровые силы в российском правительстве, которым надоела неопределенная ситуация в Шаоне. Нас не устраивает лавирующий премьер. Не устраивает и председатель парламента, готовый отдаться любому, только не России.

— Нас они тоже не устраивают, — кивнул Наби. — Продолжайте, пожалуйста.

— Мы могли бы договориться с коалиционным правительством Шаоны, ориентированным на суверенный и мирный путь развития республики. Мы смогли бы помочь вам, Наби, и вашим друзьям изменить военную ситуацию.

— Звучит заманчиво… А потом? Как в добрые старые времена — рука об руку к новой светлой жизни?

— Не язвите, — поморщился Седлецкий. — Россия всегда помогала и готова помогать Шаоне. Мирной, подчеркиваю, Шаоне. Нам не нужен костер у стены дома.

— Значит, переговоры с партизанскими командирами? — спросил Наби.

— Да, переговоры.

— К сожалению, — медленно сказал Наби, — я не готов дать немедленный ответ. Мне нужно посоветоваться с командирами других формирований. Хотелось бы также получить доказательства ваших полномочий. Или, по крайности, доброй воли.

— Пожалуйста. Вместе с нашей делегацией прибыла партия реактивных снарядов с химическими боеголовками. Она уже поступила на склады дивизии полковника Лопатина.

— Я знаю об этом, — сказал Наби.

А куда ж ты денешься, подумал Седлецкий. Вон как задергал кадыком… Но вслух продолжал:

— В качестве жеста доброй воли я готов уговорить полковника, который тоже разделяет мои взгляды, отдать вашему отряду эту партию.

— Отдать? — подался вперед Наби. — По акту?

— Нет, конечно… Вы должны имитировать нападение на дивизию. По вашим людям стрелять не будут. Только в воздух.

Бородатый долго молчал, прихлебывая остывший чай.

— Налить? — кивнул он на термос.

— Спасибо… Если позволите, у меня тоже есть вопросы. По прибытии в Москву я должен информировать людей, пославших меня сюда. Не возражаете? Первый вопрос: какими людскими ресурсами располагает движение? Мы готовы помогать перспективному партнеру.

— Понимаю. Деньги надо вкладывать в надежное дело.

— Вот именно. Так какие у вас ресурсы?

— Вопрос, согласитесь, странный в нынешней ситуации, — бородатый командир обвел взглядом пещеру. — И все же я отвечу… В горах действует около двадцати тысяч человек. Задачи и методы, конечно, разные. Но объединиться, по моим подсчетам, могли бы до десяти-двенадцати тысяч стволов. Это развернутая дивизия.

— Неплохо, — сказал Седлецкий. — Второй вопрос: что вам нужно в первую очередь? Оружие, медикаменты, продовольствие?

— Оружие, — сказал Наби. — Продовольствие мы добываем сами. А лечиться будем, когда все закончится.

— Ну, что ж, — хлопнул себя по коленям Седлецкий. — Чувствую, мы договоримся. Остается лишь уточнить способы связи.

— Об этом позже, — встал бородач. — Мы пока уйдем. А с вами останется наш человек. Не обижайтесь, придется связать. Для вашего же душевного спокойствия. Саид!

— Мне это не нравится, — помрачнел Седлецкий. — Вы злоупотребили моим доверием!

— Готов принести нижайшие извинения, — наклонил голову Наби. — Но сначала постараюсь убедиться, что моим доверием не злоупотребили вы.

Не так прост мальчик, подумал Седлецкий. Тем хуже для него. Умные нам не нужны. Сами умные…

9

В медленном, горячем и вонючем поезде Акопов осознал, как легко работается дома. Не надо было напрягаться, вспоминая слова совсем чужого языка. Не надо было постоянно помнить о чужих обычаях. В Бахрейне, например, он однажды из-за этих обычаев чуть не сгорел. Обратился на улице к женщине с каким-то нормальным вопросом. Нормальным для московской улицы. Женщина-то была одета совсем по-европейски. Но на Акопове был клетчатый палестинский бурнус. А борода подстрижена в кружок, как у шейха из пустыни. И его приставания к незнакомой женщине, пусть и не с праздным вопросом, оценивались однозначно.