В мое время - [2]

На этом наличие вопросов, как я понял, исчерпалось. Но напоследок К. бодро сказал: – Константин Яковлевич, а еще у меня к вам будет просьба. Вы человек известный, вас уважают. Вы часто бываете в ЦДЛ, в ресторане. Вот будете как-нибудь сидеть со знакомыми за столиком, я подойду, поздороваюсь, а вы меня пригласите за стол. Потом, если вам нужно уходить, вы уйдете, а я останусь с ними.

Я поинтересовался: а как же я вас представлю?.. Он: да никак, это же необязательно… Я: нет, так не годится. Тогда уж я вас отрекомендую как куратора от вашей организации… Он совсем поскучнел и сказал, что это нежелательно… Тут мы и расстались.

Недели через две скоропостижно умер Борис Балтер, мой однокашник. Я ездил его хоронить в деревню рядом с Малеевкой (об этом я рассказал в моих “Записях о Булате”). Был тягостный жаркий день. Гроб долго не выносили, и народ толпился в ограде. Я подошел к Слуцкому и встал рядом с ним.

– Боря, ты знаешь такого старшего лейтенанта К.?

Слуцкий ответил: – Из “Советского воина”?

Он любил проявлять осведомленность.

– Нет, – и я рассказал о своей беседе. Борис кивнул и никак ее не откомментировал.

Старшего лейтенанта К. (а может, он давно уже был капитаном?) я довольно регулярно видел. У нас в ЦДЛе часто бывали тогда всякие просмотры, встречи, концерты. Народ ломился. К., обычно с двумя молодыми женщинами, возвышаясь надо всеми, без очереди подходил к кассе и тут же получал отложенные для него билеты.

При случайных неизбежных встречах он всегда смотрел поверх меня.

* * *

Раньше возле каждого отделения милиции висели на стендах плакаты: “Разыскивается преступник”, с фотографией, описанием злодеяний, особыми приметами. У одного, помню, в особых приметах значилась его присказка: “елочки пушистые”. А время от времени вывешивались сообщения о результатах розыска. Тот, с елочками, быстро попался, – как тут скроешься.

А в Трубниковском переулке я видел буквально в трех шагах от милицейского другой стенд. Тоже плакаты, тоже с фотографиями, бумага, правда, получше.

“Кандидаты в депутаты Верховного Совета СССР”

Два листа. На одном Николай Александрович Тихонов, председатель Совета Министров СССР.

На втором Анатолий Петрович Александров, академик, руководитель исследований и разработок по атомной науке и технике в СССР. (Он сказал однажды по ТВ, что Чернобыльская АЭС настолько безопасна, что он готов поставить свою дачу на ее территории. Видно, не успел построиться.)

Итак, два беспроигрышных кандидата. Вместо особых примет – отменные биографии. Первый – дважды Герой Соц. Труда, второй – трижды.

У первого девять орденов Ленина, у второго – десять. Представляете?

Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин; Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин, Ленин. Уф!..

* * *

У службы безопасности существует, оказывается, специальный термин: секретоносители. То есть лица, обладающие на данный момент государственной тайной. Согласно инструкции, они могут оставаться таковыми в течение определенного количества лет. Но ведь и строжайшие инструкции меняются в сторону смягчения, и многие секретоносители уже утратили свой устрашающий обременительный статус, даже стали выездными.

Однако и просто в жизни есть люди – хранители чужих тайн, получающие наибольшее удовлетворение не от скорейшего расставания с чьим-либо секретом, а наоборот – от надежности его содержания в собственной памяти. Скажем прямо, такие люди встречаются редко. О сколько они знают! И ничто не заставит их раскрыть свои сейфы, ибо там размещены не их собственные, а доверенные им чужие интимнейшие вклады. Чаще всего окружающие и не догадываются о разнообразии и ценности тех ненаписанных архивов. И лишь в самых крайних случаях они могут (да и то не вполне прямо) поделиться своим знанием с человеком, к которому испытывают безусловное доверие.

Я знаю одну такую женщину.

* * *

В мое время у нас в институте наблюдалось несколько неразрывных парных дружб: Солоухин – Тендряков, Бондарев – Бакланов и еще другие. Они довольно долго продолжались и после окончания института, а потом, как случается в жизни, распались. Но что поразительно: участники этих маленьких, недавно столь тесных формирований не просто охладели друг к другу – они стали непримиримыми врагами. Солоухин когда-то в порыве откровенности рассказал мне, что в ожидании онкологической операции (см. его повесть “Приговор”) сделал попытку восстановить отношения с Тендряком, но встретил яростное неприятие.

Близко дружили и мы с Винокуровым, много было у нас общего. И тоже все мгновенно развалилось. Я хорошо помню, как это произошло. Перед началом большого писательского собрания стояли мы и разговаривали, как вдруг он весьма шустро для своей комплекции устремился через фойе и стал, кланяясь, пожимать руку А. Дымшицу. Это был переехавший недавно из Ленинграда (тогда оттуда появилось таких несколько: Кочетов, Друзин и др.) литературовед, известный своей идейностью и могущий при надобности разобрать чьи-либо ошибки или, скажем, написать правильную вступительную статью для первого после длительного перерыва однотомника О. Мандельштама.