В мечтах о швейной машинке - [57]

Когда я вернулась домой, Ассунтина уже пришла из школы. Она сразу поняла, что я как-то неуловимо изменилась, что душа моя и всё моё существо стали иными. Я старалась не показывать радости, но сама будто попала в другой мир и бродила между небом и землёй, ничего не замечая, словно во сне или глупом романе. Случившееся утром между мной и Гвидо казалось лишь обманом чувств, плодом моих фантазий, ведь правдой это оказаться не могло. Но кольцо, которое он мне дал, было реальным, настоящим, и достаточно было поднести руку к груди, чтобы его коснуться. Гвидо надел это кольцо мне на палец за столиком в кафе: ему хотелось, чтобы я носила его на левой руке и могла показать любому как доказательство, как тонкий мост над разделявшей нас пропастью. Золотое, с двумя небольшими камешками, сапфиром и бриллиантом, оно досталось ему от матери: её подарок на конфирмацию, девчоночье украшение, ценное больше воспоминаниями, чем стоимостью, которая, однако, казалась мне, привыкшей едва сводить концы с концами, несоразмерно огромной. Сказать по правде, я испугалась, поскольку не готова была вот так, открыто, бросить вызов всему городу и его неписанным правилам. Причём бросить в одиночку, вдали от Гвидо. «Надену кольцо на палец, когда Вы вернётесь из Турина, – пообещала я. – А до тех пор буду держать у самого сердца», – и повесила на тонкую золотую цепочку, ещё бабушкину, которую не снимая носила на шее. Там, под сорочкой, скрытое от любопытных взглядов, оно будет в безопасности.

Наверное, заметь Ассунтина кольцо, она бы поняла, что моя внезапная эйфория вызвана вовсе не исполнением её самого заветного желания: уж очень ей хотелось верить, что я ходила в больницу.

– Ура, мама выздоровела! – воскликнула она, просияв. – Когда её уже отпустят?

– Придётся ещё немного подождать. Имей терпение, – солгала я и, представив свою радость, свою надежду на фоне ожидавшей её мрачной бездны, ощутила укол совести.

Вечером я снова увиделась с Гвидо. Мы с ним гуляли по платановой аллее; день был будним, а потому не слишком людным: одни только няни, мальчишки в матросских костюмчиках, гоняющих на самокатах, да нарядные девушки, играющие в серсо. Казалось, наша беседа длится вечно. Я прекрасно помню всё, что мы друг другу говорили, но предпочту сохранить эту тайну в своём сердце. Скажу только, что он не раз нежно поглаживал мои волосы, и что, с одной стороны, робость моя постепенно отступала, с другой же я всё глубже осознавала собственное невежество, которое неуклюже пыталась скрыть. Но тем сильнее крепла во мне решимость стать лучше, учиться, заполнить зияющие лакуны. Я очень хотела, чтобы ему ни при каких обстоятельствах не пришлось меня стыдиться.

Потом Гвидо, узнав, что я ещё никогда не обедала и не ужинала на́ людях, повёл меня в небольшую тратторию за городскими воротами. Домой я вернулась затемно, слегка огорчившись тому, что Ассунтине снова пришлось трапезничать в одиночку. И, чтобы немного загладить вину, показала ей кольцо на бабушкиной цепочке.

– А кто тебе его подарил?

– Один человек, который очень меня любит.

– А что на палец не надела?

– Боюсь, украдут.

– А оно дорогое? – правда, Ассунтина вряд ли смогла бы отличить бриллиант и сапфир от цветных стекляшек, которые видела на пальцах и шеях торговок из нашего квартала. – Если его в ломбард снести, сколько дадут?

– Я никогда не отнесу его в ломбард.

– А этот человек тебя любит больше, чем я?

– Да что ты такое говоришь, глупышка! Это совсем другое дело.

Ассунтина вздохнула: я не думала, что она настолько сентиментальна. Потом ей захотелось примерить кольцо, которое, разумеется, оказалось велико, потом она решила, что не станет мне его возвращать. Мы в шутку немного поборолись, и в какой-то момент тонкая цепочка всё-таки оборвалась. Малышку я ругать не стала: сама виновата, не нужно было дразнить её кольцом. По правде сказать, я решила, что мне ещё повезло: порвись цепочка где-нибудь по дороге, кольцо могло незаметно выпасть, и я бы навсегда его лишилась. Лучше повесить на прочный шнурок – жаль, в тот момент в доме ничего подходящего не нашлось. В общем, когда Ассунтина заснула, я влезла на стул и, поцеловав кольцо, положила его в шкатулку желаний.

Назавтра я встала рано и, вымыв лестницу, отправилась на вокзал, чтобы попрощаться с Гвидо. Кольцо осталось в шкатулке: я решила, что разумнее не носить его с собой, пока не найду достаточно прочного шнурка. Но Гвидо ничего не сказала, только проводила до вагона первого класса. Его присутствие придавало мне уверенности, непринуждённости, о которых я прежде и мечтать не могла. Люди глазели на нас: должно быть, несмотря на то, что я снова надела своё лучшее платье, принимали меня за горничную, сопровождающую багаж хозяина. Впрочем, некоторые из них нас всё-таки узнавали, и когда Гвидо гладил меня по щеке, касался моих волос, обнимал, целовал или утирал слезы, не скрывая удивления, в голос отпускали язвительные комментарии.

– Наверняка сейчас к Вашей бабушке понесутся, – заметила я.

– Ну и пусть. Она всё равно рано или поздно узнает. Придётся ей как-нибудь это пережить.