В мечтах о швейной машинке - [52]

Она так и стояла, спрятав руки под фартук: ждала, пока я отложу шитье и начну собираться. Ни малейшего колебания, ни малейшего сомнения в моём согласии: я ведь всегда приходила, когда меня звали, а на сей раз дело и впрямь было срочным.

Как я могла отказать, не объяснив, что произошло между мной и доном Гвидо?

– Я взяла помощницу. Пусть она сперва из школы вернётся, до тех пор никуда пойду.

– Донна Лючиния не обрадуется, если ты заставишь её ждать, – хмыкнула Ринучча, удивлённая и раздосадованная тем, что приказ хозяйки не был исполнен в мгновение ока. Я же тем временем лихорадочно размышляла, каким ещё предлогом могла бы воспользоваться, чтобы не идти. Отказать без причины значило бы нажить себе очень могущественного врага. Донна Лючиния пустила бы слух, что я ненадёжна, капризна, что на меня нельзя рассчитывать, и я потеряла бы клиентуру. А один только Бог знает, как мне сейчас, с Ассунтиной на руках, нужны заказы.

– Ну же, шевелись, – сурово прикрикнула на меня Ринучча. – Не слышишь, вон она возвращается, девчонка твоя?

В переулке и впрямь послышались голоса ватаги ребятишек, запрудившей всю мостовую. Кто-то оглушительно вопил: «Мам, я есть хочу!»

Не прошло и минуты, как на пороге в наглухо застёгнутом пальто инженерской дочки и красном шарфе, обмотанном вокруг головы, возникла Ассунтина. Рекомендации врача она восприняла буквально, да и пальто, по правде сказать, прикрывало её куда лучше, чем шаль. Сложив букварь и тетрадь на стул, она вопросительно уставилась на Ринуччу.

– Мне нужно пойти поработать. В шкафу на кухне есть хлеб и сыр. Молока себе сама согреть сможешь? А после сиди дома, пока не вернусь, – на всякий случай я надела ей на шею шнурок, к которому привязала запасной ключ. – Никому не открывай. И швейную машинку трогать не вздумай!

С этими словами я захлопнула дверь и бросилась догонять Ринуччу. По пути на виа Чезаре Баттисти у меня сложился план, как вести себя, если столкнусь с Гвидо. Сделаю вид, что мы не знакомы, решила я. Разумеется, заговорить со мной при бабушке он не осмелится. Отчаяние прошло, я снова набралась смелости. И двигала мной в первую очередь обида, даже почти злость: вот до чего довёл меня этот синьорино-обманщик, благородный дон, не стоящий и кончика моего мизинца!

Ринучча, как обычно, впустила меня через чёрный ход и провела прямо на кухню, где мы обнаружили заплаканную Кирику, вцепившуюся в большое покрывало из тёмно-красного дамаста, которое мне и предстояло подшить.

– Отослала меня, – едва выговорила она сквозь слёзы. – Донна Лючиния... Велела уйти: мол, в последние минуты рядом с доном Урбано должна остаться только семья.

Я попыталась её утешить, заметив, что это не кажется таким уж нелогичным.

– А эти родственнички из Ф.? – не унималась Кирика. – Налетели, будто стервятники, ещё со вчерашнего вечера, а ведь лет десять как не показывались. Плевать им было на дона Урбано! И ничего, их она пустила. Доктор ещё у постели, священник... И только меня, меня одну, нужно было прогнать прочь, точно пса шелудивого?!

– Хватит, услышат! – оборвала её Ринучча. Но дверь, отделявшая господские покои от комнат слуг, была заперта и не пропускала ни звука. У меня забрезжила надежда успеть закончить работу и уйти, не встретив никого из хозяев. Бог даст, Гвидо даже не узнает о моем визите. И потом, можно остаться в кухне, где вероятность столкнуться с ним куда меньше, чем сидя в одиночестве в комнате для шитья. Да и присутствие обеих служанок придало мне уверенности.

Забрав у Кирики драгоценное полотно, я первым делом осмотрела края: кое-где шёлковый галун практически оторвался, а в других местах истёрся так, что залатать не получится, придётся заменять. Впрочем, обе женщины и сами это понимали, а потому купили ещё моток; приготовили также катушку ниток нужного цвета и игольницу. Сев спиной к двери, я принялась осторожно спарывать тесьму, стараясь не повредить ткань, тоже очень ветхую. Работа эта была несложной, но кропотливой и требующей сосредоточенности. Галун прошивали вручную крохотными потайными стежками: швейная машинка в таких случаях не годилась. Не раз наблюдавшая прощание с покойниками в других знатных семьях, я знала, что этим дамастом накроют кровать дона Урбано, которую на один день специально перенесут в гостиную. Затем тело, обмытое и наряженное в лучшие одежды, выложат на обозрение тем, кто пришёл отдать ему последние почести.

Я шила, время шло. Вконец измученная рыданиями Кирика задремала, уронив голову на стол. Ринучча вполголоса бормотала молитвы. Стрелки часов, висевших рядом с дверью, едва ползли, а мои мысли то и дело возвращались к Ассунтине. Мне очень хотелось надеяться, что она не убежала на улицу, а, покончив с уроками, села поиграть сама с собой в какую-нибудь спокойную игру или, может, полистать старые журналы с цветными картинками, которые я держала в комоде.

Наконец, обрезав нить (разумеется, лишь после того, как завязала узелок и тщательно спрятала кончики), я отложила иглу и развесила ткань на спинке стула. Но стоило Ринучче поставить греться утюг, чтобы ещё раз её отгладить, как в дверь тихонько постучали. Я вздрогнула, испугавшись, что это может быть Гвидо, и, поскольку сидела у самой двери кладовой, юркнула внутрь.