В мечтах о швейной машинке - [38]

– Ничего не трогай! – предупредил агент. – Дождёмся комиссара.

– Но разве и так не ясно, что сюда кто-то вломился?! Была борьба, – нахмурилась я: мне казалось маловероятным, чтобы Мисс, прежде чем совершить самоубийство, в одиночку сотворила столько бед.

– Дверь была заперта, а на оконных рамах следов взлома нет. Мы повсюду искали, – возразил агент.

– У Мисс частенько случались истерические приступы. Вещами швырялась, рвала книги, хрусталь била, – вмешалась, стоявшая у двери Филомена, заламывая руки.

Я изумлённо взглянула на неё, поскольку за долгие годы ни разу не был свидетельницей подобных приступов и никогда о них не слышала.

– Я тебе не говорила, она же потом всегда стыдилась того, что натворила, – объяснила горничная. – А всё опиум проклятый, попомни моё слово!

– Не говори так! Это же было лекарство от бессонницы! И она его уже много месяцев не принимала!

– Тебе-то откуда знать? Агент нашёл на тумбочке бокал и початую бутылку!

За всё это время доктор не произнёс ни слова. Мы были знакомы: иногда, ещё с бабушкой, заходили к его жене перелицевать пальто. Бонетти – семейство достойное, но слишком уж многодетное, чтобы позволить себе новую одежду.

– Эта американка... Когда ты уходила, она не выглядела встревоженной? Может, жаловалась на что-то? – расспрашивали меня агенты.

– Нет, она была совершенно спокойна, улыбалась... Да и с чего ей было стреляться?

– Ну да, стала бы она тебе рассказывать... – перебила Филомена. Я пошатнулась: закружилась голова. И откуда столько агрессии? Кто-то принёс мне стакан воды.

Прибывший в сопровождении полицейского фотографа комиссар заставил нас повторить, как всё случилось. По словам Филомены, она должна была заехать за хозяйкой в шесть утра, поскольку поезд отходил в семь, но около четырёх проснулась от дурного сна, в котором Мисс рыдала и звала её.

– Обычно я не суеверна, но этот сон был будто наяву. Ну, я и поднялась посмотреть, даже мужа не будила – я ведь за углом живу.

Я сразу вспомнила, что как раз около четырёх мне приснилась бабушка, вспомнила её встревоженное лицо... «Выходит, она приходила вовсе не для того, чтобы предостеречь меня от связи со студентом. Она из-за Мисс приходила», – пристыженно подумала я. Нет уж, своих снов я комиссару рассказывать не стану.

Подбежав к дому Мисс, Филомена обнаружила, что дверь против обычного заперта на ключ. Впрочем, у неё был свой; воспользовавшись им, она вошла в квартиру и сразу заметила беспорядок: обувь хозяйки как попало валялась на полу у раскрытого гардероба. Сама Мисс сидела в кресле в гостиной, запрокинув голову и закрыв глаза. Она была без сознания и дышала тяжело, хрипло.

– В ночной рубашке? – перебил комиссар.

– Нет, на ней было дорожное платье.

– Но ведь было четыре утра! Выходит, она не ложилась? Или уже успела встать и одеться?

Филомена пожала плечами: как же, станет она отвечать за причуды Мисс! И не такое видали! Но хриплое дыхание её испугало, и, вместо того чтобы оказать хозяйке первую помочь, она бросилась на улицу и принялась колотить в дверь доктора Бонетти, а потом, уже вместе с ним, вернулась в дом.

Мисс больше не хрипела, но крови видно не было, добавил доктор. Сперва он подумал о обмороке, сердечном приступе, после которого ещё можно было чем-то помочь. Вдвоём они подняли Мисс и отнесли в кровать. Потом доктор расстегнул жакет, чтобы ей было легче дышать, и обнаружил корсет. Расстегнув и его, он, к своему удивлению, обнаружил под левой грудью отверстие от пули. Тогда он поднёс ко рту мисс Бриско перо – оно не шелохнулось. Однако, объяснил он, тело ещё не успело остыть и окоченеть, потому-то он ранее и решил, что американка всего лишь упала в обморок. Как давно она умерла? Это сложно сказать. Пять минут, десять, двадцать? Вероятно, не более тридцати, но даже этого он не мог сказать со всей уверенностью, поскольку с вечера в гостиной затопили изразцовую печь и было очень жарко.

– Когда я нашла её, она ещё дышала, даже хрипела, – повторила Филомена. – А меня не было всего пять минут, не больше.

– Но разве возможно, что на одежде не было крови? – недоверчиво переспросил комиссар.

– Такое случается, – объяснил доктор. – Если пуля задела лёгкое, кровь могла скопиться там. Вскрытие покажет, но это мало что меняет.

Филомена, сразу решившая, что речь идёт о самоубийстве, настаивала на том, чтобы не предавать случай огласке и защитить имя Мисс от скандала и осуждения Церковью, но доктор Бонетти отправил её в ближайший полицейский участок за агентами, и один из них, едва войдя в гостиную, заметил за ножкой кресла, среди разбросанных нарциссов, револьвер. Комиссар тщательно записал наши с горничной показания: что мы уже видели это оружие, что именно его Мисс недавно купила и держала в тумбочке. «Чтобы застрелиться, когда возникнет желание», – осуждающим тоном добавила Филомена. И почему она так уверена, что это самоубийство? Неужели только из-за запертой двери? Небось, будь хозяйка жива, Филомена ни за что бы себе не позволила распускать язык.

А вот доктор вовсе не был в этом убеждён. Проводив инспектора в спальню, он снял с кресла платье с корсетом и продемонстрировал их. Я последовала за ними без приглашения и тоже всё увидела. Они были целы: ни дыры, ни кровяного пятна, ни даже следов пороха! Как же пуля пробила их, достигнув сердца?