В мечтах о швейной машинке - [37]

– Я так не думаю, – спокойно ответила Мисс. – Я бесконечно рада, что снова увижу дом, сестру, друзей.

– Но самые близкие Ваши друзья остаются здесь, – возразил барон.

– Они оказались вовсе не такими близкими, как я считала. Хорошо, что я наконец это поняла.

– Вы – просто дура и ничего не понимаете!

– Что ж, раз Вы так считаете, то и скучать по мне не будете.

– Конечно, нет! Я всего лишь зашёл попрощаться, поскольку и сам собирался уезжать. Тремя днями раньше Вас. Направлюсь в Париж.

– Счастливого пути! Поразвлекитесь там.

Я, разумеется, не могла не подумать о Le Chabanais: после скандала с дамами Провера моя невинность в этом вопросе изрядно пошатнулась. И уж кто-кто, а барон не пожалеет пятисот франков за вход.

Мы проводили его взглядами и продолжили заниматься платьями, а затем принялись убирать в коробки шляпы.

И вот наступил канун отъезда. Багаж уже отправили на станцию, и в квартире было пусто, не считая мебели в спальне и гостиной, которую владелец пожелал оставить. Мы с Филоменой домыли полы в комнатах, и она ушла домой, пообещав вернуться к рассвету с мужем и наёмным экипажем, чтобы проводить Мисс на вокзал. Я же немного задержалась, чтобы проверить, всё ли на месте, всё ли в порядке. Внимательно осмотрела комнаты: Мисс хотела вернуть квартиру владельцу в том же виде, в каком получила. Наконец мисс Лили Роуз отпустила меня, напоследок обняв, вручив щедрые чаевые и присовокупив к ним записку со своим нью-йоркским адресом.

– Если когда-нибудь задумаешься об эмиграции, напиши мне, – посоветовала он.

Я слегка всплакнула, она – нет: думаю, была слишком счастлива и слишком взволнована, чтобы растрогаться. Дорожный жакет ждал в шкафу, как и корсет, уже набитый банкнотами и монетами.

– Пообещайте мне, что хотя бы сегодня запрётесь на ключ, – умоляющим тоном пробормотала я.

– Ладно, обещаю. А теперь иди, уже поздно. Удачи тебе.

Я спустилась по лестнице, утирая глаза передником. И решила, что непременно приду на вокзал, чтобы проститься с ней в последний раз, пусть даже Мисс того и не хотела.

Той ночью я не могла уснуть: едва смыкала глаза и начинала видеть сон, как тотчас же просыпалась. Мне снилась бабушка: она смотрела на меня с тревогой, словно пыталась предупредить об опасности. «Знаю, знаю, – хотела сказать я, – не волнуйся, я давно бросила мечтать о Гвидо Суриани», – но не успела открыть рот, как поняла, что уже не сплю. И в конце концов решила вставать: зажгла свечу, взяла книгу. В доме было холодно, так что я, завернувшись в шаль, села у окна, ожидая рассвета, чтобы одеться и, как собиралась, пойти на вокзал.

Но солнце ещё не взошло, когда я услышала тихий стук в выходящие на улицу ставни. Это была Филомена.

– Пойдём! Скорее! – тихо проговорила она, и голос её был полон отчаяния. – Случилось непоправимое. Полиция хочет с тобой поговорить.

– Что такое? Где?

– В квартире Мисс. Она мертва.

Эти слова стали для меня ударом в самое сердце. Через мгновение, натянув юбку и корсаж прямо на ночную рубашку и завернувшись в шаль, поскольку меня колотило от горя, я уже бежала за Филоменой.

Мисс нашли, как написали в отчёте агенты, одетой в дорожное платье и жакет из серого габардина, под которыми оказался необычный корсет, набитый итальянскими и иностранными банкнотами, в основном долларами. В одном из карманов на правом боку обнаружилось также множество английских серебряных фунтов. Толика везения – и любая из этих монет могла остановить пулю, пробившую сердце. Но не остановила. Мисс Лили Роуз Бриско никогда не везло: ни в жизни, ни в смерти.

К моему приходу в квартире уже был живший напротив доктор Бонетти и несколько агентов в штатском. Старший из них отвёл меня к Мисс. Её уложили на кровать в спальне, прикрыв до подбородка простыней и поправив причёску, так что казалось, будто она спит. Габардиновое платье, корсет и нижняя юбка лежали рядом на кресле.

– Узнаешь её? – мягко спросил агент, поддержав меня под локоть на случай, если я упаду в обморок. Мне казалось, я внутри стеклянного пузыря и наблюдаю за всем происходящим, включая собственное тело, с огромного расстояния. Украдкой взглянула в зеркало на комоде: белее полотна! Но сознания так и не потеряла.

– Разумеется, узнаю! – воскликнула я. – Это мисс Лили Роуз Бриско, я на неё уже десять лет работаю... работала...

– Горничная говорит, ты последняя, кто видел её вчера живой. Это правда? Во сколько ты ушла?

– В половине девятого... Но как такое могло случиться? Она ведь была совершенно здорова! Неужели удар? Ещё такая молодая... Или сердце?

– Да уж, сердце... Горничная тебе не сказала? Она застрелилась.

Я осела на кресло, прямо на одежду Мисс, почувствовав спиной плотность корсета, жёсткого от наполнявших его монет.

– Не может быть! Не верю! Наверное, в дом проникли воры! У неё было столько денег...

– Не только было, но и есть. Горничная утверждает, что ничего не пропало. Можешь сама сходить и убедиться.

Он отвёл меня в гостиную, где царил неописуемый беспорядок. Дорожная сумка была распахнута, повсюду разбросаны вещи Мисс, вырванные из книг страницы, крупные и мелкие купюры. Часть стульев опрокинута, бархатное покрывало с бахромой, обычно служившее скатертью, сброшено на пол, как и хрустальная ваза с нарциссами, вся вода из которая вытекла и стояла небольшой лужицей. Рядом – обведённый белым мелом силуэт. И, в довершение всего, знакомый пистолет у ножки кресла.