В мечтах о швейной машинке - [18]

Со временем и сама синьора Тереза выучилась шить, хотя и не достигла таких высот, как её приживалка-кузина, ставшая наставницей и обеих синьорин, когда те немного подросли.

Будь в доме швейная машинка, работа у них шла бы куда лучше, проще и быстрее. Но даже самая маленькая машинка была слишком громоздка, чтобы спрятать её в шкафу, и слишком дорога, чтобы оправдать её приобретение в глазах адвоката, к тому же доходов от яиц и масла не хватило бы на единовременный платёж, о покупке же в рассрочку и говорить не стоило.

Синьорины тем временем подрастали, и когда старшей из них исполнилось двенадцать, разразилась маленькая семейная трагедия.

В тот год власти решили разместить в фойе префектуры мраморный бюст Кавура^[5]. На церемонии открытия должен был играть духовой оркестр, а группа одетых в белое девушек из самых уважаемых в городе семейств – в танце осыпать подножие монумента цветами. Была среди избранных и Альда Провера.

Адвокат, несмотря на все свои республиканские убеждения, очень гордился этой честью, но Альда, по словам матери, участвовать отказалась, раскапризничавшись так, что слезы и вопли были слышны даже в церкви Санта-Катерина.

– Не пойду, если у меня не будет нового платья!

– Не беспокойся, сошьём мы тебе платье, сердечко моё...

– Нет, я имею в виду настоящее новое платье. Те белые ткани, что есть у нас в шкафах, давно изношены: все сразу поймут, что платье старое, просто переделанное.

И правда, за тринадцать лет шитые-перешитые, не раз распоротые и снова собранные платья из приданого синьоры Терезы использовалась слишком часто. Ткани были прекрасными, и те, что поплотнее, ещё держались, но лёгкие совсем потеряли вид: они сели, протёрлись, а дыры уже невозможно было заштопать. Впрочем, она не наденет и платье из тех тканей, что сохранились чуть лучше, добавила тогда Альда: слишком уж часто они мелькали в театре, на чаепитиях, прогулках в парках и детских балах-маскарадах.

– У нас есть сбережения, можно купить метра три батиста, муслина или кружева... – нерешительно предложила тётя Джемма.

– Где? – грустно спросила синьора Тереза. В городе было только два магазина тканей, и оба их владельца были клиентами адвоката, который, вне всякого сомнения, узнал бы о покупке и прочёл бы нотацию о ненужных тратах, а после пересчитал бы скопленные дамами деньги и, обнаружив, что в кошельке не так уж мало, скорее всего, забрал бы их себе.

Альда рыдала, Ида тоже рыдала – за компанию: ей было всего десять, но тщеславия у неё хватило бы на двоих. И больше всего она страдала из-за того, что никогда не сможет показаться подругам в новом платье. Их мать тоже плакала, думая о будущем: о том, что скоро её дочерям придётся выйти в свет, посещать балы и другие праздники, где девушки из хороших семей могут показать себя и заполучить если не принца, то хотя бы достаточно богатого мужа своего социального статуса. И как же покажут себя Альда и Ида, если не будут должным образом одеты?

Не плакала одна синьорина Джемма: она заставляла себя снова и снова искать решение.

Благодаря «подпольной торговле» яйцами, вином и маслом ей удалось познакомиться с самыми разными людьми, занятыми не слишком прибыльной и не слишком регулярной торговлей на грани законности, прекрасно известными силам охраны правопорядка, но совершенно неизвестными состоятельным классам. В их число входили не только уличные торговцы, но и люди, скупавшие, а затем продававшие беднякам и самым неудачливым из ремесленников всевозможное старье: от костей, выброшенных мясником, до набивки прохудившихся волосяных матрасов, сломанной мебели, тряпок и железного лома. Порасспросив надёжных людей, синьорина Джемма узнала, что у этих бедолаг был свой князь, сам, судя по всему, далеко не бедный, поскольку за несколько лет ему удалось настолько расширить своё влияние, что пришлось покупать милях в тридцати от нас, в городке Б., огромный подземный склад – своего рода скрытое от лишних глаз логово, заставленное деревянными стеллажами, где громоздились вещи, собранные по разорившимся магазинам и фабрикам, а также снесённым фермам, конторам, гостиницам, заводам, публичным домам первого или второго класса и даже сошедшим с путей вагонам. Здесь был не только хлам, но и вполне целые предметы обстановки и детали зданий: гобелены, перила, дверные ручки, керосиновые лампы, оконные стёкла в рамах, балюстрады террас и балконов, ступени, подоконники и пороги, мраморные плиты и деревянные доски. В большом фургоне, запряжённом четвёркой лошадей, этот князь непрерывно колесил по округе в радиусе семидесяти-восьмидесяти километров, добывая всё новые и новые товары и добираясь в своих разъездах даже до побережья, точнее, до порта П., где скупал навалом груз потерпевших бедствие торговых кораблей, взамен обязывая моряков возить из-за границы кое-какие товары по заказам своих клиентов – разумеется, без какого-либо контроля со стороны властей, без регистрации, уплаты таможенных пошлин или оформления в Торговой палате. Звался он Тито Люмия.

Синьорина Джемма поинтересовалась, когда этот человек будет проезжать через наш город, и будучи женщиной смелой и находчивой, надела своё самое потрёпанное платье, прикрыла голову шалью и отправилась с ним побеседовать. Она спросила, есть ли на его «базе» ткани, а после, получив положительный ответ, объяснила, что ей нужно только высшее качество, лучше всего привезённое из-за границы. Ткани требовалось упаковать и тайно доставить по городскому адресу, оформленному на чужое имя, где она лично выберет из них нужное, а остальное отправит обратно. И чтобы никто, в самом деле никто, об этом не знал: молчание также будет щедро вознаграждено. Тито Люмия, вероятно, нашёл её просьбу несколько необычной, но согласился. Его не интересовало, кто, что и почему скрывает: почти все его сделки были довольно сомнительными.