В мечтах о швейной машинке - [17]

Хозяйские обеды и ужины тоже были такими скудными, что многочисленные кузины и племянницы невесты перестали принимать на них приглашения, ведь на первое там подавали супы, где единственными ингредиентами, помимо воды, были пара листиков цикория и ползубчика чеснока – ни горсточки вермишели, ни даже капли масла; на второе – кусок разваренного мяса с картошкой в мундире, а на десерт – единственный фрукт на всех, яблоко или апельсин, да и тот зачастую подвявший.

Но больше всех прочих лишений юную невесту унижал тот факт, что у неё не было возможности самостоятельно потратить ни единого чентезимо. «Зачем тебе деньги? Что ты будешь с ними делать?» – спрашивал адвокат. Все продукты, включая вино и масло, ему привозили из деревни, с земель, которыми он владел, так что платить за них не приходилось. В лавках, куда он так или иначе вынужден был обращаться за свечами, мылом, иголками, посудой, солёной треской и другими необходимыми мелочами, адвокат открыл счёт, который оплачивал лично раз в год, придирчиво изучив список покупок. И если понимал, что количество использованных иголок или свечей хоть немного превышает прошлогоднее, жене не избежать было долгой проповеди о бережливости в домашнем хозяйстве.

В доме отца синьоры Терезы возле двери стояла серебряная чаша с мелочью, откуда они с матерью время от времени брали несколько монет на милостыню, чаевые, извозчика до центральной площади или чашку горячего шоколада в «Хрустальном дворце», за которые не должны были ни перед кем отчитываться. В доме Провера такие расходы считались излишними, наносящими тяжкий ущерб семейному капиталу. Приданое невесты было в полном объёме включено в этот капитал и сразу же вложено в акции и новые земли. Отец невесты, обнаружив, что у дочери не осталось даже небольшой ренты для личного пользования, предложил отписать ей немного за свой счёт, но его зять обиженно заявил, что не допустит этого. «Я вполне способен сам обеспечить жену, – сказал он. – Со мной она ни в чём не будет нуждаться».

Стоит ли говорить, что счёта в магазине тканей он не открыл и ни разу не позволил жене воспользоваться услугами ателье: «Той горы кружев и лент, что купил отец, тебе на всю жизнь хватит. Как, впрочем, и перчаток, обуви, простыней и прочего белья».

После рождения второй дочери, когда помощи единственной служанки молодой матери перестало хватать, адвокат Бонифачо решил взять приживалкой синьорину Джемму, свою двоюродную племянницу, бедную сироту, к которой до того времени не проявлял никакого интереса. Проведя все детство в монашеском пансионе, где в обмен на еду и жилье выполняла множество каторжной работы, она была очень рада наконец-то воссоединиться с семьёй. Нежная с обеими девчушками, которые звали её тётей, и с детства привычная к спартанскому образу жизни, синьорина Джемма не только легко приняла условия, навязанные ей дядей, но и, в отличие от синьоры Терезы, с которой прекрасно ладила и которую называла сестрой, закатав рукава и оглядевшись по сторонам, всеми возможными способами постаралась их облегчить. Со временем она увеличила число кур в апельсиновом саду, выбрав из них лучших несушек, и выяснила, кому можно сбывать яйца, которые тайком собирала и каждые два дня носила на рынок: семье хватало и тех, что привозил крестьянин-арендатор на своей телеге вместе с овощами и фруктами. Ей удалось также найти способ продать из-под полы несколько бутылок масла и вина того же происхождения. Поскольку это не нарушало утверждённых им принципов, адвокат не возражал, делая вид, что не замечает этих мелких сделок, объем которых месяц от месяца и год от года только увеличивался, принося обеим женщинам стабильный и бесконтрольный доход.

Что касается одежды, приданое синьоры Терезы действительно стало для неё практически неисчерпаемой золотой жилой. Обе её дочери щеголяли в таких же крохотных платьицах и белых кружевных накидках, как и девочки из других знатных семейств города, – не считая, разумеется, того, что сделаны они были из материнских халатов и лифчиков, которые синьорина Джемма так искусно распорола и перешила, что никто ничего не заметил. Платья самой синьоры, выйдя из моды, переделывались всё теми же умелыми руками. Некоторые из них ушивались до детских размеров, и, поскольку ткани были великолепны, а отделка, пуговицы и ленты переносились с одного платья на другое, никто их не узнавал. Синьорина Джемма, обладавшая хорошим вкусом и изобретательностью, была к тому же прекрасной модисткой. Она разбирала старые шляпки, при помощи раскалённого утюга меняла их форму, украшала новыми шёлковыми лентами, цветами, восковыми фруктами, вощёными птичьими крыльями и перьями. Та же судьба ждала и зонтики: их края обшивались споротыми с платьев кружевами, лентами и искусственными цветами, которые легко было сделать из шёлковой отделки, согнув лепестки маленьким утюжком, нагретым на углях, и отполировав листья расплавленным воском. Адвокат Бонифачо прекрасно знал об этих уловках и злорадно потирал руки при мысли об экономии и потрясающем впечатлении, которое его дамы по-прежнему производили на горожан, не потратив ни единого чентезимо из его капиталов.