В лучах прожекторов - [11]

Обычно для перебазирования «лётом» формировали передовую группу техсостава из такого расчета, чтобы на новом месте в эскадрилье были все специалисты: примерно шесть техников и механиков, два оружейника, по одному мотористу и электрику. Произвели посадку, и все — технический и летный состав — дружно брались за подготовку материальной части, и через час полк мог уже вылетать на боевое задание.

Такая организация перебазирования была подсказана фронтовым опытом, она особенно оправдала себя при действиях с аэродромов подскока. Ведь для того и перелетали, чтобы сразу же, неожиданно для противника, нанести удар с новой точки.

На аэродром в Ожедове сели, когда уже было темно и вдоль посадочной полосы мерцали тусклые огни.

Лыжи самолета, скрипя, легко скользнули по снегу. Еще при подходе к аэродрому мы увидели впереди зарево — линия фронта была рядом. А когда, закончив пробег, свернули на мигавший у леса огонек карманного фонаря, ясно услышали непрерывный стрекот пулеметов и редкие, глухие удары орудий. Батальон аэродромного обслуживания хорошо укатал взлетно-посадочную площадку. В лесу тщательно замаскировали бомбосклады. В крайнем доме сделали уютную столовую. Трудно было поверить, что люди под самым носом противника, в сильные морозы сделали хороший аэродром. Раз самолет легко скользит после посадки, значит, он будет легко взлетать и с бомбовой нагрузкой.

Как только поставили самолеты вдоль опушки, батальонный комиссар Коротков собрал нас и разъяснил:

— Мы находимся близко от передовой. С командиром договорились, что, когда пойдете по кругу, АНО (аэронавигационные огни) не включать, иначе немцы определят место посадки и накроют. Кроме того, — добавил он, — здесь непрерывно летают фашистские разведчики. Так что поосторожнее, друзья. А теперь по машинам!

Наши У-2 еще раз «модернизировали». На каждом из них уже вместо кустарного приспособления для бомб имелось шесть настоящих балок — бомбодержателей: четыре под крыльями и две — под фюзеляжем.

Для повышения точности бомбометания установили прицелы. Вот теперь из «кукурузника» сделали настоящий бомбардировщик. Бомбовой груз в 200–300 килограммов уже что-то значит. Пусть это меньше, чем берет «пешка» (Пе-2), зато мы вылетов производили в два-три раза больше, да и там, где мы бомбили, немцев было погуще, чем во фронтовом тылу.

Так что теперь воевать можно. С этими мыслями мы направились к стоянке эскадрильи. Подойдя к самолету, вместе с Образцовым осмотрели подвеску двух стокилограммовых бомб. Николай тщательно все проверил и похвалил оружейного мастера сержанта Сукачева. Высокий, почти двухметрового роста, с широкими плечами, Василий Сукачев один брал стокилограммовую бомбу и подвешивал ее на бомбодержатель. Мы удивлялись силе этого человека. Некоторые пытались с ним тягаться, но ничего не выходило.

Взлетели. В Дретино и около него мелькали огненные вспышки. Крупнокалиберные зенитные пулеметы непрерывно строчили в темное небо. Восточнее Дретино мы заметили стреляющую батарею.

— Доверни правее, — передал Николай.

Довернув, я убрал газ и стал планировать на цель.

Самолет чуточку подбросило.

— Сбросил! — воскликнул штурман.

Быстро развернулись. Два взрыва под нами. Цель поражена!

— Коля! Давай к дому, бомб нет! — весело проговорил штурман Николай Образцов.

И мы с левым разворотом начали планировать в сторону аэродрома. Прямо с цели зашли на посадку.

— Товарищ капитан, задание выполнено. Бомбы разорвались в расположении фашистской батареи, — доложил я командиру полка и показал на карте место разрывов.

Штурман тут же доложил результаты заместителю начальника штаба полка, который вел журнал боевых действий…

— Правильно, выкуривать фашистов на русский мороз надо, прямо с порога бросил Ванюков.

Кряхтя и хлопая крагами, протиснулся в палатку Андрей Рубан.

— Невозможно сидеть в задней кабине, — жаловался он, — ветрюга пронизывает насквозь…

На каждом из нас было теплое белье, шерстяной свитер, гимнастерка, меховая куртка, меховой зимний комбинезон. На ноги мы надевали простые и шерстяные чулки, теплые портянки, поверх них — меховые носки — унтята, а затем уже унты с галошами. И все-таки зябли в полете.

В палатке жались к самолетным подогревательным лампам. Маски с лица не снимали даже здесь и узнавали друг друга только по голосу.

— Накрыли немцев, — громко сообщил вошедший Емельянов и толкнул Рубана.

— Опять панибратство, товарищ Емельянов, — одернул его Ноздрачев.

А под маской не видно, кто он, — возразил Емельянов, — может, это сержант Ванюков.

Все засмеялись. Дело в том, что веселый, жизнерадостный Виктор любил пошутить и при этом иногда забывал о воинской субординации. Не успели мы отогреться, как раздался голос командира полка:

— На вылет. Надо поторапливаться.

Мы направились к самолетам. Снова шли на Дретино. Каждый из летчиков сделал в эту ночь по три вылета. В середине ночи самолеты стали покрываться инеем. Резкое похолодание при значительной влажности воздуха всегда грозит обледенением самолета или еще хуже — внезапным появлением тумана. Что может быть опаснее тумана, неожиданно ворвавшегося на ночной аэродром, да еще на такой, который расположен у самой линии фронта и лишь кое-как обозначен несколькими тусклыми огоньками?