В лесу было накурено... Эпизод I - [3]

Я реконструировал события последних дней и выловил из больного мозга, что девушка работала. После некоторого маркетинга было два варианта: завод телевизоров и завод электронно-вычислительных машин. Там работало около 20 тысяч человек на каждом, и задача моя была непростой. На следующее утро с зудящим членом я встал на вахту у проходной завода. Смену за сменой я пропускал через себя трудовой потенциал столицы. Ближе к ночи я вычленил из толпы свою пассию. Она была приятно удивлена моей рожей. Шел дождь, мы шли рядом. Она, как светский человек, заговорила о погоде: с неба капает – сказала она.

Я поддержал тему и сообщил, что у меня капает тоже. Она удивилась, но не сильно, заявив, что у нее ничего нет. Это меня не убедило, и я попросил ее прийти к Крупской на освидетельствование. Она пришла, доктор забрал ее, и позже ее посадили в стационар на принудительное лечение. Меня начали лечить, и доктор показала мне схему. Внутри схемы в кружочке была написана фамилия моей девушки, и в разные стороны убегали стрелки, как на плане Генштаба при окружении Берлина. Каждая стрелка обозначала пораженный член.

После первых уколов мне стало лучше; с соревнований меня сняли за неявку, проб на допинг тогда еще не было. Так я не стал олимпийским чемпионом, т. к. похоть победила дух. Возвращаясь домой, я решил навестить свою девицу, купив букет.

Бабушка на вахте, принимая от меня букет, сказала, что она здесь уже сорок лет и видела разных посетителей. Одни приходили с молотком, другие – с топором, но с цветами она видит впервые. Когда цветы передали, моя ласточка крикнула, что когда я выздоровлю, могу продолжать.

До встречи, моя голубка!

Занимаясь этим уже второе тысячелетие, к слову сказать (девушки, за которыми я ухаживал, уже начали умирать), пережив революцию от панталон до танга, стрингов и килотов, я утверждаю, что все у нас будет хорошо.

Хор мальчиков

Была оттепель. Мне двенадцать лет. Мой друг, который посещает во Дворце пионеров хоровую студию, сказал мне, что осенью они поедут в Ригу на смотр. Я в хоре петь не хотел, а в Ригу ехать хотел. В то время Рига была для меня круче Куршавеля. К 12 годам я нигде не был, а на поезде не ездил дальше пионерского лагеря. Пришлось записаться в хор в группу баритонов. Мне дали белую рубашку для выступлений. Репертуар был патриотично-лиричным. Из соображений политкорректности была подготовлена идеологически не выдержанная песня «Аве Мария». Руководила хором женщина с яркой дирижерской манерой и внешностью Элизабет Тейлор. Она парила и производила впечатление человека, который «по-большому не ходит». Она мне понравилась, но я был осторожен в своих чувствах, имея предыдущий опыт влюбленности.

Летом в пионерском лагере я влюбился в свою пионервожатую. Она со мной была мила. Однажды, прогуливаясь, я увидел, как она трахается с физруком, и перенес большое горе.

Начались выступления в разных местах. В хоре были солисты. Это была элита. Их холили и лелеяли – они капризничали, мы же (хор) были черной костью, на нас орали. Я был нечестолюбив и хотел в Ригу.

Однажды нас пригласили на отчетный концерт в колхоз-миллионер, где председателем был Герой Социалистического Труда, еврей. У него кормился весь областной генералитет. Клуб был небольшой, и там было жарко натоплено.

Мы с ходу пошли на сцену. Выглядело это нарядно: белые рубашки, красные галстуки, дирижер с горящим взглядом в длинном платье. Во время исполнения песни «Аве Мария» я почувствовал, как тяжелая волна зловонного духа навалилась на нас, как цунами, и покатила в зал, чуть не сбив нашего дирижера. Диссонанс был оглушительным. Высокое столкнулось с низким и повисло в зрительном зале. Люди в первом ряду пытались сохранить лицо и только морщились. Дальше народ сидел попроще, и побагровевшие люди начали фыркать и закрывать носы. В зале возник ропот. Я понял, что моя мечта превращается в мираж. Кое-как допели программу, занавес закрылся, в нас полетели вопли дирижера: «Кто это сделал, кто?»

Молчание было пронзительным. Оперативное расследование было скорым и жестким. Сразу были отсеяны солисты от остальных; они были вне подозрений. Потом были девочки – они более дисциплинированны. Страх поднимался все выше и выше и в конце концов добрался до баритонов. Эта наименее ценная часть хора должна была пойти на заклание. Выяснять, кто конкретно испортил воздух, божественная руководительница не стала, поэтому попало всей группе баритонов. У нас отобрали рубашки, и я не поехал в Ригу. И всякий раз, когда я приезжал в Ригу, меня преследовали зловонный запах и божественная «Аве Мария».

You are in the army now

Сегодня, когда каждая семья решает проблему отсрочки в армию сразу после рождения мальчика, я хочу рассказать, как это было в период апогея «холодной войны».

У меня лично вопрос «Идти или не идти?» не стоял. Шли все; кто не мог, считались не пацифистами, а гондонами – это было неприлично. Особого желания стать солдатом у меня не было, но отдать долг было необходимо. Тут примешивалась больная тема: если ты еврей, то должен быть не хуже других, чтобы никто не сказал, что ты хитровыебанный.