В лабиринтах вечности - [5]

Шрифт
Интервал

И для Сергея «преданья старины глубокой» были совершенно неинтересны, и, казалось, к нему никакого отношения не имела, ни история Союза, ни тем более история африканской страны.


Хамид же наоборот просто обожал все, что связано с историей древнего Египта. Обожал и гордился. Еще в школе он по книгам Шампольона выучился читать иероглифы, и теперь посвящал этому занятию всё свободное время. Где бы ни находился, где бы ни работал, он всюду исследовал местность — а вдруг здесь есть интересные надписи?

Когда-то Хамид мечтал, что обязательно станет археологом, и уже было собрался подать документы в археологическую экспедицию, но отец сказал ему тогда:

— Сын мой, посмотри на меня — я работаю в лавке древностей вот уже 50 лет, но так и не стал уважаемым человеком. Эти древности никому не приносят счастья, и на хорошую жизнь ими не заработать.

— Это потому что Вы, отец, продаете туристам поделки наших родственников, а не настоящие реликвии.

— Эх, сынок, наши подделки, я знаю, чисты, они не причинят никому вреда. А эти «настоящие реликвии» из усыпальниц — принадлежат им, умершим! И они охраняют их…

— Ну, вот опять Вы, отец, о проклятиях!

— Сынок, я стар, я хотел бы видеть тебя инженером, чтобы все уважали моего мальчика и обращались к нему с почтением!

Хамид не мог перечить отцу, поэтому уехал учиться в Советский Союз. Но даже став инженером, он не бросил свое увлечение — археологию.

II

…Помолчав, Хамид в сердцах, гневно произнес:

— Как что изменилось? Изменилось многое! Эти толщи воды поглотили пласт неизвестной, неизученной ранее истории! Понимаешь ты это?!

— Но ведь археологи подтвердили, что ничего ценного здесь уже нет, — удивляясь столь неуместной запальчивости, ответил Сергей.

Хамид резко повернулся к Сергею и, схватив его за обе руки, затряс, словно пытаясь проверить, хорошо ли они приделаны к этому тщедушному телу, и, брызжа слюной, перекрикивая рёв воды, закричал ему в лицо:

— Сергей! Сергей, ты не понимаешь! Сергей! Как ты не понимаешь!? — глаза его возбужденно сверкали, — Они могут говорить всё, что угодно, и оправдывать своё безразличие к моей Родине! К Египту! Безразличие к величайшему наследию! Да, Абу-Симбел спасли! Перенесли! Но ведь плановых раскопок здесь не было! И уже никогда не будет! Всё там так и останется, под водой! А в Египте каждый клочок земли таит в себе сотни, тысячи тайн! Непостижимые тайны цивилизации теперь покоятся там, под водой! Вы затопили их! Уничтожили! Понимаешь?!

— Понимаю…

— Уф, Алла, Бесмела, Рахмон, Рахим, — с надрывом забормотал Хамид молитву, призывая себя к терпению, — …Нет, ты ничего не понимаешь! Ничего не понимаешь! Любая самая малая надпись — это сокровище, разгадка чего-то великого, а иная ничем неприметная долина может быть древним городищем, как было с Амарной, городом — эпохой фараона Эхнатона. А ты: «ничего ценного»!

Сергей стоял, вытаращив на Хамида глаза, с каждой секундой поддаваясь силе и страсти его напора. Как бы ни был он далёк от истории, подобная речь не могла оставить его равнодушным. Почувствовав это, Хамид приутих и, загасив в глазах гневные искорки, сказал:

— Хочешь, я покажу тебе то, что не видел ещё ни один археолог, то, что я нашёл на этой, как они сказали, никчёмной и чистой уже от ценностей земле?

Его явно переполняло желание поделиться с кем-нибудь своим сокровищем, своим открытием.

— Да, — было ему ответом тихим и бесцветным. Скорее всего, это было просто вежливым согласием Сергея на столь восторженное приглашение, чем истинным желанием видеть какие-то там «сокровища».

— Тогда идём! — сказал Хамид. — Это недалеко. Думаю, к вечеру мы вернёмся. Возьми флягу с водой.

III

Солнце уже клонилось к закату, когда они на осликах добрались до невысоких на первый взгляд скалистых холмов. Хамид остановился.

— Теперь нам туда, — кивнул на небольшую с виду гору. — Склон хоть и пологий, но ослы не поднимутся. Оставим их здесь.

Он обмотал острый камень поводьями.

Сергей попытался проделать то же самое, но ничего не вышло. Ослик оказался на редкость прытким — совершенно не стоял на месте, брыкался и норовил укусить.

— Он кусается, — одернул руку Сергей.

— Ты его не привязывай.

— Да, как же! Пока я будут лазить с тобой по горам и холмикам, он просто-напросто уйдёт, и я домой — пешком?! Потом ещё платить за эту животинку хозяину. Ну, уж нет! Ой! Смотри, он опять чуть не укусил меня! — Сергей едва успел отдёрнуть руку от норовистого ослика. — Какой злющий осёл!

— Он играет, молодой, резвый, — улыбнулся Хамид, — никуда он не уйдёт, моя ослица — его мать. Идём.

— Ну, если мать, ну тогда, да! Точно не уйдет?

— Точно! Идем!


«Так, на восхождение уйдёт минут десять-двадцать», — прикинул Сергей, но, когда они начали подъём, буквально карабкаясь по скользящему склону, мнение его изменилось.

Такого «подвоха» Сергей не ожидал — скальная порода на вид такая прочная, оказалась хрупкая как стекло, при каждом шаге она звонко трескалась и скользила под ногами. В попытке хоть как-то удержаться на сползающей вниз породе, им пришлось встать на четвереньки, и так чуть ли не ползком подниматься вверх, раня себе руки и колени об острые края камня.


Рекомендуем почитать
Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири

Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.


Свои

«Свои» — повесть не простая для чтения. Тут и переплетение двух форм (дневников и исторических глав), и обилие исторических сведений, и множество персонажей. При этом сам сюжет можно назвать скучным: история страны накладывается на историю маленькой семьи. И все-таки произведение будет интересно любителям истории и вдумчивого чтения. Образ на обложке предложен автором.


Сны поездов

Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Три фурии времен минувших. Хроники страсти и бунта. Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик

В новой книге известного режиссера Игоря Талалаевского три невероятные женщины "времен минувших" – Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик – переворачивают наши представления о границах дозволенного. Страсть и бунт взыскующего женского эго! Как духи спиритического сеанса три фурии восстают в дневниках и письмах, мемуарах современников, вовлекая нас в извечную борьбу Эроса и Танатоса. Среди героев романов – Ницше, Рильке, Фрейд, Бальмонт, Белый, Брюсов, Ходасевич, Маяковский, Шкловский, Арагон и множество других знаковых фигур XIX–XX веков, волею судеб попавших в сети их магического влияния.


На заре земли Русской

Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?