В лабиринтах вечности - [3]
Аня тяжело вздохнула, покосилась на соседа. «И что это он так нам меня уставился, где он только взялся на мою голову», — подумала она, еще раз тяжело вздохнула и как можно бодрее произнесла:
— Ну, хорошо, Настена, ради тебя, могу попробовать! Мне и самой стало интересно! Как ты думаешь, хорошая я буду прорицательница? Да?! Тогда, давай… попробуем… — сказала она весело.
Аня выпрямила спинку, насупила бровки и, подражая ворожеям, томно пропела:
— Где и когда ты родилась, скажи, и я открою тебе тайну: кем ты была в жизнях прежних?
— Как где?! — недоуменно уставилась на нее Настя, — Как и ты — в 1965, с первого на второе мая, под Ташкентом, в горном поселке Чарвак!
— Всё! Всё, всё понятно, — зашептала новоявленная Сивилла, склоняясь над чудной книгой…
Даты записала на корешке авиабилета, зашуршала страницами, «что-то с чем-то» сверила, кивнула, мол, это то, что мне надо, с минуту посидела в задумчивости, уставившись в белую обшивку самолета, шевеля губами, и вновь кинулась шуршать страницами, сверяя какие-то там загадочные знаки. Священнодействие затягивалось…
Но когда ей казалось, что результат почти готов и она уже собиралась вынести свой «вердикт», как ее взгляд почему-то(!) остановился на усатом соседе. Теперь он непросто сверлил ее глазами, он испепелял ее взглядом! Аня осеклась…
…А он медленно, словно только этого и ждал, положил свою большую ладонь на книгу, и чуть приобнял Анну за плечи, и, заглядывая ей в глаза, при этом скалясь скабрезной улыбкой, произнес (как-то уж больно настойчиво он это произнес):
— Подожди, красавица, скажи сначала, кем в прошлой жизни был Я?
Аня замерла. «Что за мерзкий тип! Встревает в чужие разговоры…, прикасается ко мне…, смотрит… так…! Почему он так смотрит, какой все же… у него странный… тяжелый взгляд…» — думала она, чувствуя, как замедляются и тяжелеют мысли, будто превращаясь в тягучую черную смолу. И всё, что выудила из таинственной книги, тут же увязло в этой тёмной смоляной массе…
…Аня, глядя на него, тихо спросила:
— Где и когда вы родились…?
Мефистофель, почти впиваясь в нее немигающим взглядом, привлек к себе и что-то прошептал на ухо. Она слегка отстранилась, но смотрела на него, не мигая, по ее губам заскользила отрешенная улыбка… Неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы не Настя…
— Антик! Что с тобой?
Аня вздрогнула, — сразу исчезла смоляная, черная, липкая масса, — резко сбросила с плеча его тяжелую руку и, тряхнув черными прядками волос, стараясь больше не смотреть в темные глаза мусульманина, сказала:
— …Вы родились, э-э…, — и, не договорив, склонилась над книгой.
Сейчас ей удалось быстрей сопоставить цифры и даты, и не прошло и минуты, как она прыснула в кулачок и радостно ткнула пальцем в книгу.
— Настена, смотри!
Девчонки зашлись смехом.
— Что там, — свел у переносицы кустистые брови араб, — ну?
Аня даже не осмелилась прочесть, а лишь ткнула пальцем в текст — читайте, мол, сами.
Прочел, злобно сверкнул чёрными глазами, очень нехорошо так сверкнул.
— Как же, я — женщина! Да я женщин ненавижу! И всех! Всех ненавижу!
Дёрнулся было встать, но вспомнив, что он в самолете, откинулся назад в кресло, закрыл глаза, всем своим видом показывая — он их презирает!
Девчонки переглянулись и с облегчением вздохнули.
Под монотонный гул двигателей вскоре уснули: злобный сосед, сложив на груди руки и запрокинув голову, тяжело сопел, Аня склонила голову к Насте на плечо.
Настя же долго сидела, прислушивалась к мерному дыханию Ани, сама она не могла уснуть — ее переполняло приятное предчувствие чего-то великого. И дело не только в том, что она летит на раскопки в Египет. Нет! То, что она ощущала, было гораздо больше, чем просто исполнение мечты египтолога, даже такой самой заветной.
Всё её существо наполнялось ликованием и нетерпеливым ожиданием, она почти считала минуты… секунды… мгновения…
Ни один Ромео не предвкушал встречи с любимой так, как Настя ждала встречи с Египтом. Это было выше её понимания, и она чувствовала, чувствовала сердцем, что именно эта встреча изменит всю её жизнь.
Вдруг взгляд скользнул по спинке переднего кресла, в его сетке-кармане красочный рекламный буклетик. Она было потянулась к нему, но Аня на ее плече, сонно хрюкнула и придавила ее собой еще больше. Не получилось дотянуться даже до уголка журнала, чтобы вытащить. Так бы она и «ела» буклетик глазами, представляя, что там интересного, если бы самолет на какие-то доли секунды вдруг резко не ухнул вниз и вновь не взмыл ввысь, как будто подпрыгнул над пустотой. Стюардесса тут же оповестила, мол, ничего страшного, уважаемые пассажиры, мы входим в зону турбулентности, просим пристегнуть ремни. Встрепенулись почти все, защёлкали карабинами ремней, настороженно всматривались в иллюминаторы (и как же выглядит там, эта турбулентность?). Лишь одна Аня так и не проснулась, только на доли секунды открыла глаза, улыбнулась, откинулась в своё кресло, вновь мерно задышала.
Настя взяла журнал. На обложке знаменитый храм Абу-Симбел. Четыре колосса Рамсеса надменно взирают с высоты веков. А над входом в храм, в скале вырезана фигурка бога солнца Ра, он опирается на иероглиф «могущество» и фигурку богини истины Маат.
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
«Свои» — повесть не простая для чтения. Тут и переплетение двух форм (дневников и исторических глав), и обилие исторических сведений, и множество персонажей. При этом сам сюжет можно назвать скучным: история страны накладывается на историю маленькой семьи. И все-таки произведение будет интересно любителям истории и вдумчивого чтения. Образ на обложке предложен автором.
Соединяя в себе, подобно древнему псалму, печаль и свет, книга признанного классика современной американской литературы Дениса Джонсона (1949–2017) рассказывает историю Роберта Грэйньера, отшельника поневоле, жизнь которого, охватив почти две трети ХХ века, прошла среди холмов, рек и железнодорожных путей Северного Айдахо. Это повесть о мире, в который, несмотря на переполняющие его страдания, то и дело прорывается надмирная красота: постичь, запечатлеть, выразить ее словами не под силу главному герою – ее может свидетельствовать лишь кто-то, свободный от помыслов и воспоминаний, от тревог и надежд, от речи, от самого языка.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
В новой книге известного режиссера Игоря Талалаевского три невероятные женщины "времен минувших" – Лу Андреас-Саломе, Нина Петровская, Лиля Брик – переворачивают наши представления о границах дозволенного. Страсть и бунт взыскующего женского эго! Как духи спиритического сеанса три фурии восстают в дневниках и письмах, мемуарах современников, вовлекая нас в извечную борьбу Эроса и Танатоса. Среди героев романов – Ницше, Рильке, Фрейд, Бальмонт, Белый, Брюсов, Ходасевич, Маяковский, Шкловский, Арагон и множество других знаковых фигур XIX–XX веков, волею судеб попавших в сети их магического влияния.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?