В круге света - [147]
А вскоре вся страна узнала о взрывах в московском метро. И думаешь, ведь никто из тех, кто погиб, не собирался умирать в тот день. Люди уходили по своим обычным делам, строили планы, а потом буквально в мгновение их жизнь прервалась. Мы жалеем погибших, но жалеть нужно тех, кто остался. Теперь день изо дня месяцами они будут вспоминать все одно и то же. Ту самую минуту, когда любимый человек уходил из дому в то злополучное утро. Возможно, это было так: «Быстренько иди сюда, поцелую и я побежал, уже опаздываю!» – «Беги, беги, я умываюсь, вечером поцелуешь», или звонок по телефону: «Я хочу тебе сказать что-то очень важное для нас обоих». – «Прости, мне сейчас неудобно разговаривать, вечером скажешь, мы же договорились о встрече». Может, это было так, а может, как-то по-иному. Только не будет теперь этого вечера. Никто так и не скажет оставшимся тех заветных слов, никто больше так не обнимет и не поцелует. Лишь остается подушка, которую можно обнять в надежде уловить запах того, кто уже не придет. Мы неисправимы и начинаем понимать, что были счастливы, только тогда, когда счастье теряем.
Ночь, табло на часах говорит, что сейчас где-то около трех. Проснулся и почему-то вспомнил тот разговор с Галиной в ее вездеходе и то венчание. Рядом со мной, свернувшись калачиком, мирно спит моя матушка. И я делаю неожиданное открытие: а ведь моя матушка за все двадцать пять лет совместной жизни так ни разу и не сказала, что она меня любит. Вот это здорово, а как же мы так поженились, без констатации самого важного? Спать сразу же расхотелось, и так стало себя жалко. Нет, так дело не пойдет, матушку определенно следует обличить, утром, сразу же, как проснемся.
Для сбора компромата мысленно возвращаюсь в те наши далекие годы и почему-то сразу вспоминаю, какими счастливыми глазами смотрела она на меня, когда я делал ей предложение. Потом, как старалась она подложить мне на тарелку самый большой и вкусный кусочек, как обшивала, стирала, гладила до появления всех этих чудо-машин. Нужны обличающие факты, а в голову лезет всякая ерунда, как всеми силами она старалась дать мне поспать, когда появился на свет малыш. Потом, как вместе пришли в церковь и она терпеливо выслушивала мое дилетантское «богословие». А когда, став священником, я получил самостоятельный приход, она ушла с прежней работы на зарплату в пять раз меньшую ради того, чтобы быть рядом и организовывать клирос. Вспомнилось, как перед первой нашей Пасхой, когда не было денег на красные облачения, она пошла на рынок и продала свою единственную ценность – новую шапку из голубой норки.
Воспоминания, тесня и наплывая друг на друга, выстраивались в одну большую непрерывную цепь обличений, но только уже меня самого. Вот так, Саша, получается, что рядом с тобой вот уже целых двадцать пять лет живет человек, который и живет-то ради тебя, а ты этого до сих пор не понял. А для любви слова, оказывается, вовсе и не обязательны.
Вглядываюсь в ее лицо и, хотя на дворе еще темно, отчетливо вижу ту самую девчонку, которая согласилась идти по жизни рядом со мной и идет вот уже целую четверть века. Мы привыкаем, что кто-то живет рядом, для нас становится нормой быть кем-то любимым, что о нас кто-то постоянно заботится и на него можно свалить кучу всяких домашних рутинных дел. И кажется, что так будет всегда, но в том-то и дело, что «всегда» в нашем конечном мире не бывает и это «всегда» рано или поздно заканчивается. И можно так и не успеть научиться быть благодарным, а потом ненавидеть себя, что вовремя не целовал эти глаза и эти руки.
Пытаюсь вспомнить, а когда сам ей говорил, что люблю, когда последний раз дарил цветы? И хотя в комнате темно, понимаю, что мои щеки начинают пылать. Нет, нужно в корне все поменять, завтра же, нет, уже сегодня я скажу ей, что люблю ее, и очень сильно. Нет, это неубедительно, что значит «очень сильно»? Скажу просто, что люблю ее, но зато целых пять раз или лучше десять, и так каждый день или, в крайнем случае, через день. Правда, она может заподозрить, что я где-то в чем-то проштрафился. Ну и пусть, потом перестанет, пора ей привыкать к новой хорошей жизни, вот с этой самой минуты.
Засыпаю довольный собой, успевая краем глаза заметить цифры на электронном светящемся табло. Все, время новой жизни пошло.
Об авторе
Александр Дьяченко (Брагар) родился в 1960 году в Белоруссии, учился, служил в армии и хотел стать военным, как его отец, но потом закончил Гродненский сельскохозяйственный институт, женился, трудился десять лет рабочим на железной дороге, получил высший квалификационный разряд. К христианской вере отец Александр пришел уже взрослым человеком и после «железнодорожного этапа» своей жизни поступил в Свято-Тихоновский богословский институт в Москве, по окончании которого был рукоположен в священники. Ныне служит в одном из храмов «дальнего» Подмосковья.
Отец Александр ведет «Живой Журнал» alex_the_priest. За первую свою книгу «Плачущий ангел» автор был удостоен Диплома I степени открытого конкурса «Просвещение через книгу».
Яркие, современные и необычайно глубокие рассказы отца Александра завораживают читателей с первых строк. В чем секрет автора? В правде. В правде жизни. Он ясно видит то, что мы научились не замечать – то, что доставляет нам неудобство и беспокоит совесть. Но здесь, в тени нашего внимания, не только боль и страдания. Именно здесь – и несказанная радость, ведущая нас к Свету.
В глубоких и проникновенных рассказах отец Александр говорит о преодолении боли, о людях, прошедших войны и катастрофы XX века, о силе духа, превозмогающей страдание. Книга найдет отклик в сердцах читателей – ведь она о вере, надежде на обретение вечной радости и о любви.
Главный герой — начинающий писатель, угодив в аспирантуру, окунается в сатирически-абсурдную атмосферу современной университетской лаборатории. Роман поднимает актуальную тему имитации науки, обнажает неприглядную правду о жизни молодых ученых и крушении их высоких стремлений. Они вынуждены либо приспосабливаться, либо бороться с тоталитарной системой, меняющей на ходу правила игры. Их мятеж заведомо обречен. Однако эта битва — лишь тень вечного Армагеддона, в котором добро не может не победить.
Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало. Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова. В книге присутствует нецензурная брань!
Знаете ли вы, как звучат мелодии бакинского двора? А где находится край света? Верите ли в Деда Мороза? Не пытались ли войти дважды в одну реку? Ну, признайтесь же: писали письма кумирам? Если это и многое другое вам интересно, книга современной писательницы Ольги Меклер не оставит вас равнодушными. Автор более двадцати лет живет в Израиле, но попрежнему считает, что выразительнее, чем русский язык, человечество ничего так и не создало, поэтому пишет исключительно на нем. Галерея образов и ситуаций, с которыми читателю предстоит познакомиться, создана на основе реальных жизненных историй, поэтому вы будете искренне смеяться и грустить вместе с героями, наверняка узнаете в ком-то из них своих знакомых, а отложив книгу, задумаетесь о жизненных ценностях, душевных качествах, об ответственности за свои поступки.
Александр Телищев-Ферье – молодой французский археолог – посвящает свою жизнь поиску древнего шумерского города Меде, разрушенного наводнением примерно в IV тысячелетии до н. э. Одновременно с раскопками герой пишет книгу по мотивам расшифрованной им рукописи. Два действия разворачиваются параллельно: в Багдаде 2002–2003 гг., незадолго до вторжения войск НАТО, и во времена Шумерской цивилизации. Два мира существуют как будто в зеркальном отражении, в каждом – своя история, в которой переплетаются любовь, дружба, преданность и жажда наживы, ложь, отчаяние.
Книгу, которую вы держите в руках, вполне можно отнести ко многим жанрам. Это и мемуары, причем достаточно редкая их разновидность – с окраины советской страны 70-х годов XX столетия, из столицы Таджикской ССР. С другой стороны, это пронзительные и изящные рассказы о животных – обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. С третьей – раздумья русского интеллигента, полные трепетного отношения к окружающему нас миру. И наконец – это просто очень интересное и увлекательное чтение, от которого не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.
Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.
В воспоминаниях сестер Софьи и Натальи Самуиловых о дореволюционном детстве, о любимом отце – провинциальном священнике Сергии, впоследствии погибшем в заключении, звучит живой отголосок ушедшей эпохи. Судьба семьи Самуиловых неразрывно переплелась с трагической судьбой страны в XX веке. Перенося читателя в российскую глубинку 1910–1930-х годов, авторы раскрывают перед ним глубины человеческих сердец, в страшные годы гонений на Церковь не утративших веру, жертвенность и любовь.
Священники живут в ином измерении, вернее, на грани измерений. Предстоящих пред Богом в алтаре освещает особый Свет, соприкосновение с Вечностью, а вот за вратами храма начинается мир, кипящий и бурлящий страстями. В рассказах отца Николая нет прямых проповеднических назиданий, но его герои, безусловно, запомнятся навсегда: ведь это люди, которые вселяют веру в добро, в любовь и в Бога. Автор точно передает дух эпохи: гибельные 20–30-е годы, подарившие надежду 80-е, разочарование 90-х и нынешнее, еще не совсем осмысленное время.