В крови - [65]

Вагиф уже два дня не выходил из дому, занятый составлением официальных писем. Он их писал, а Мирза Джамал переписывал начисто. Оба были так увлечены своим делом, что не заметили, как вошел Мирза Алимамед.

— Здравствуйте!

Вагиф поверх очков взглянул на друга и стал подниматься. Мирза Алимамед быстро подошел, положил ему руку на плечо.

— Не утруждай себя! — попросил он. — Я на минуту — пришел попрощаться.

— Уже? — удивленно воскликнул Вагиф, кладя возле себя очки. — Значит, завтра уезжаешь?

— Нет, — ответил Мирза Алимамед. — Сегодня. Нельзя терять время.

— Ну что ж, смотри… — подумав, сказал Вагиф. — И попросил Мирзу Джамала: — Дай–ка сюда наше любовное послание султану!

Мирза Джамал достал из кучи бумаг желтоватый свиток и подал Вагифу. Тот развернул письмо, пробежал глазами начало.

— Пожалуйста, Мирза Алимамед! — сказал он, подавая, и, подумав немного, добавил: — Ты знаешь наше положение. Постарайся как можно скорее добраться до Стамбула и втолковать султану, как обстоят дела. Выясни, можем ли мы рассчитывать на них, или они до сих пор все еще не бросили думать о Крыме?

Вагиф помолчал, но по тому, как дрожало в его руке камышовое перо, видно было, что он взволнован: не по душе было Вагифу писать османскому паше, делал он это только по настоянию Ибрагим–хана.

Мирза Алимамед сунул письмо за кушак.

— Все будет в порядке, ахунд! — сказал он.

И вдруг озорная улыбка осветила лицо Вагифа. «А что в самом деле, — подумал он, — твердят все одно и то же: «Шах пришел, шах пришел!» Не иначе как завтра услышим: «Шах соломки наберет, да вселенную сожжет!» — Он невесело усмехнулся своим мыслям.

— Что делать, друг мой, — таковы они, государственные дела: то взлет, то падение; то избыток радостей, то бездна мучений!.. Не стоит печалиться, все равно ничего не поделаешь. Как сказал поэт:

Будь стоек в страданье

вином кровь и муки становятся,

И утром свиданья

потом ночь разлуки становится!..[72]

То ли стихи подействовали на Мирзу Алимамеда, то ли трудно ему было расставаться с испытанным другом, но к горлу подступили слезы. Они обнялись. Вагиф проводил друга до лестницы. Потом подозвал слугу.

— Ну–ка, у тебя рука легкая, плесни ему вслед водички — в дальний путь едет…

Когда гость тронул коня, слуга выплеснул ему вслед целый таз воды.

— Да хранит вас аллах! Да пошлет удачи в делах!

Всадники выехали со двора. Вагиф вытер набежавшую слезу, вернулся к себе. Мирза Джамал усердно писал, положив на колено дощечку с бумагой.

— Да, сын мой, — сказал Вагиф, подходя к юноше. — Играем мы судьбой страны как в кости: чет–нечет…

И все же мы должны выполнить свой долг. Если есть хоть малейшая надежда на мир…

7

В городе чувствовалось, что готовятся к большой войне: от вооруженных людей по улицам ни пройти пи проехать; в юго–восточной части крепости установили пушки, привезенные с севера по горным дорогам. Наемные солдаты из лезгин, кумыков и других народов Аварии расквартированы были по всему городу. Из Кягризли вызвали Мамед–бека, во главе одного из отрядов он должен был отправиться к берегам Аракса.

Кончался последний месяц весны. Прошли дожди, отгремели грозы, все вокруг зеленело. Узнав, что любимый ее приехал, Агабегим только и искала случая увидеть его. Не находя покоя, девушка весь день бродила по саду…

И вот однажды она стояла против башни, обращенной в сторону Аскерана.

— Няня! — Агабегим поднесла к лицу белый тюльпан. — Завидую я тебе — до чего же ты крепко спишь!..

Счастливый человек!..

Назлы улыбнулась.

— А чего ж мне не спать–то, доченька? Совесть моя чиста…

Агабегим грустно взглянула на нее.

— Ах, — сказала она, — я раньше тоже спала… А теперь до утра глаз сомкнуть не могу. Лежу, грущу, разговариваю со звездами… Сама не знаю, что со мной творится!

— Доченька, — встревожилась Назлы, услышав слезы в ее голосе. — Что ж это с тобой приключилось? Не иначе сглазили тебя!..

Она обняла девушку, стала утешать:

— Ты уж как–нибудь поспокойней… Не все близко к сердцу принимай… Ума не приложу, что с тобой такое! Может, вечером кипятку на землю плеснула, крылышки ангелу обожгла, вот он и рассердился, наказывает тебя…

— Нет, няня. Это в сердце у меня ангел поселился, крылья у него обгорели в пламени чувств, и от стонов его нет мне покоя ни днем ни ночью…

Назлы недоуменно глядела в залитые слезами глаза девушки, не в силах понять, о каком это ангеле она толкует.

— Не пойму что–то, хорошая ты моя… Не слышала я, чтоб ангел в сердце человеческом поселялся. Вот на плече у каждого человека сидит по ангелу, все его добрые и злые дела записывает, а в судный день по записям этим наказание определять будут. А вот чтоб в сердце… Это как же выходит?

Агабегим не могла не улыбнуться ее простодушию.

— Няня! — сказала она. — Ты счастлива, что не знаешь о нем, что он не погубил твоего сердца! Но если бы ты могла понять, как он прекрасен, тот ангел, что терзает меня!.. И как сладостны, как чудесны эти муки!..

Назлы слушала странные ее речи, не в силах ничего понять. И вдруг послышались шаги. Агабегим встрепенулась, как вспугнутая птица:

— Ты, Мамед?! — воскликнула она и замерла.

Мамед–бек остановился в недоумении, потом вгляделся и обрадованно воскликнул: