В крови - [63]

Но вот посреди площади вспыхнул огромный костер. «Арабы», одетые в черное, осыпая головы соломой, с пением зикиров начали кружиться вокруг него. Противники их — в белом — разгоряченные пением зикиров, все сильнее размахивали мечами и кинжалами; площадь рыдала…

4

Вторая турецко–русская война продолжалась; и России и Турции было сейчас не до Кавказа. Не прекращались и внутренние распри в Иране — это тоже было на руку Ибрагим–хану, давало ему свободу действий. Никто из правителей Азербайджана не осмеливался теперь выступать против карабахского хана: повсюду, от Ширвана до Тебриза, прислушивались к его слову.

Бесконечные пиры, празднества, скачки, охота только тем и занимался теперь ханский двор.

Был погожий осенний день. Багрянец и охра едва только тронули сады. Ибрагим–хан в сопровождении пышной свиты и сотни нукеров выехал на охоту к Овлагу. Вагиф тоже сопровождал хана; он ехал оживленный, бодрый, весело понукая коня; с седла свешивалось отделанное золотом охотничье ружье — подарок шекинского хана. Сокольничьи в больших кожаных рукавицах несли двадцать соколов. Лягавых с охотниками не было, в соколиной охоте они ни к чему, за собак будут нукеры…

Стали попадаться турачи и фазаны. Протрубил рог, охотники спешились. Вооруженные луками нукеры, широко рассыпавшись, начали смыкать круг. Сафар вскочил на коня — проверить, правильно ли расставлена цепь. Вскоре он вернулся.

— Все готово, да будет благополучен хан!

Ибрагим–хан отдал приказ начинать. Пропел рог, вдалеке протрубили ответ, хан и его приближенные с соколами в руках устремились в середину круга. Нукеры поднимали дичь, стреляя из луков по кустам, птицы суматошно метались. Охотники все сильнее сжимали кольцо. Завидев взлетевшего турача или перепелку, соколы бились, пытаясь сорваться с привязи, колокольцы позвякивали на их лапках.

Вагиф, забыв о своих годах, шел быстрым, упругим шагом, легко перепрыгивая через каналы и арыки. Вдруг прямо перед ним из травы взметнулись три фазана. Не теряя ни секунды, Вагиф рванул ремешок и подбросил им вслед сокола. Хан и его приближенные тоже спустили соколов. Стрелой взмывая в небо, хищные птицы хватали в воздухе дичь и стремительно опускались с нею на землю. К ним подбегали нукеры, забирали добычу и относили ее охотникам.

Дичи становилось все больше, она поднималась в небо целыми стаями, но соколы уже устали. Да и у охотников поубавилось азарта. И вдруг — мелькнул джейран, он проскочил как раз между ханом и Вагифом.

— Джейран! — воскликнул Вагиф. Но кто может попасть в мелькнувшего джейрана?..

— Эх, поэт! — со смехом обернулся к нему хан. — Вон как припустилась от тебя газель, которой ты уподобляешь красавиц в стихах!

— Что ж, это неудивительно, — грустно заметил Вагиф. — Старость… Газель уже не направит к нам свой бег…

— А надо ли ждать этого? — усмехнулся хан. — Прикажи!

— О, сердце не подчиняется приказам! Поверь мне, хан, в этой области я более сведущ.

— Как это понять? — высокомерно осведомился хан.

— Понять это надо так, — с усмешкой сказал Вагиф. — Сокол рвется к перепелке, сгорает от страсти. Но значит ли это, что и перепелка должна стремиться к нему в когти?

Хан нахмурился и, не ответив Вагифу, обернулся к стоявшему позади него нукеру.

— Ладно, разговорами сыт не будешь! Пусть разведут костры. Попробуем шашлык из перепелок!..

Снова затрубили рога, возвещая об окончании охоты. На очаровательной лесной лужайке нукеры начали стелить ковры.

5

— Что ты говоришь, да простит тебе аллах такие слова?! Быть не может!

Вагиф не в состоянии был поверить в сообщенную новость. Значит, и Шахмамед смертен! Подумать только — весь город трепетал при одном его имени!.. Открой дверь, ложись спать, ничто не исчезнет из дому. Среди ночи с подносом червонцев иди — никто и близко не подойдет — так боялись его расправы!..

— Как же это получилось? Какая змея его укусила? — спросил Вагиф нукера, присланного к нему с печальным известием.

— Ты ведь знаешь, ага, — ответил тот, почтительно сложив руки на груди, — у Шахмамеда во дворе змеиный оджак[69] есть, змеи туда па поклонение приползают десятками. И трогать их нельзя, они злые, одну убьешь, другие непременно отомстят. А Шахмамед–ага грушу сажал, только копнул — змея! Покойный пришибить ее хотел, а она вывернулась да в палец его…

Вагиф промолчал — до смешного нелепа показалась ему эта история…

— Ладно, ты иди, — сказал он слуге, — я скоро буду!

Он отпустил нукера, подошел к дверям, ведущим в женскую половину.

— Кызханум, мне нужен чистый платок!

Вышла седая женщина, живущая у них в доме, подала Вагифу платок. Он рассеянно взглянул на старушку.

— А где госпожа?

— Да она только хну намочила — на волосы класть, а тут как раз этот с дурной вестью! Теперь уж не знаю, как и быть: хна пропадет — жалко…

— Да, — сдержанно заметил Вагиф. — Смотри, чтоб только пальцы хной не окрасила, — на похороны ведь идти!

— Нет, нет, не запачкает!

Дом Шахмамеда возвышался неподалеку от башни Мехралы–бека, у северной стороны широкой площади, издавна называвшейся «бекским двором». Когда Вагиф подъехал, площадь эта уже заполнена была народом; Вагиф спешился, прошел во двор. Каменистый склон, ведущий к дому, покрывала свежая, только что пробившаяся травка, слева был разбит садик. Под цветными окнами, выходившими в этот сад, тоже собрались люди; готовили паланкин, украшая его цветными шалями, поодаль, в шатре, обмывали покойного. Там же, в садике, стояли на земле семь покрытых кисеей подносов с поминальной халвой — раздавать на кладбище.