В конце они оба умрут - [41]

– А-а.

Не пойму, он пытается изобразить удивление и сделать вид, что не прочитал этой детали в моем профиле, или его глубоко поразил сам факт моего признания сестре? Или, может, он вообще не заметил этой мелочи на моей страничке, а сам из тех ослов, которых заботит, кого целуют другие? Надеюсь, он не такой. Теперь мы друзья, в этом нет сомнений, и дружбу нам никто не навязал. Я встретился с этим парнем несколько часов назад, потому что какой-то талантливый разработчик придумал приложение, помогающее незнакомцам стать ближе. И я не хотел бы потерять эту связь.

– Что «а-а»?

– Ничего. Честно.

– Можно кое о чем тебя спросить? – Расставим-ка мы точки над i раз и навсегда.

– А родителям ты в итоге признался? – перебивает меня Матео.

Задает вопрос, пытаясь избежать вопроса. Классика.

– В наш последний день вместе, да. Дальше откладывать было некуда. – Мама с папой никогда не обнимали меня так, как в свой Последний день. Я на самом деле горд собой, что признался, это был для нас важный момент. – Мама очень расстроилась, что не сможет познакомиться с невесткой – или зятем. Но я все равно чувствовал себя немного неловко, поэтому просто рассмеялся и спросил Оливию, чем она хочет сегодня всем вместе заняться, надеясь, что за это она будет меньше меня ненавидеть. А родители хотели, чтобы я держался от них подальше.

– Они просто за тебя переживали, да?

– Да, но я хотел провести с ними все время до последней минуты, даже если это означало, что они умрут у меня на глазах и со мной навсегда останутся воспоминания об их смерти, – говорю я. – Я, конечно, ни черта не смыслил. – Мой идиотизм тоже тогда умер.

– И что же случилось? – спрашивает Матео.

– Тебе не стоит знать подробности, – говорю я. – Наверное, без них будет легче.

– Если тебе приходится носить этот груз, то и я буду.

– Ну как знаешь.

И я рассказываю ему все. Как Оливия захотела в последний раз съездить в коттедж недалеко от Олбани, где мы всегда праздновали ее день рождения. Дорога оказалась скользкой, и наша машина вылетела прямо в Гудзон. Я сел на переднее пассажирское рядом с папой, потому что посчитал, что наши шансы пережить лобовое столкновение возрастут, если впереди будут сидеть не оба моих родителя. Это не помогло.

– Ничего нового, та же песня – другие слова, – говорю я Матео.

А потом перехожу к рассказу о визге шин, о том, как мы протаранили защитное ограждение и упали в воду…

– Иногда я забываю их голоса. – Прошло всего четыре месяца, но это факт. – Они смешиваются с голосами окружающих меня людей, но их крики я узнал бы где и когда угодно. – При одной мысли о них у меня по рукам бегут мурашки.

– Можешь не продолжать, Руфус. Прости меня, зря я вообще вынудил тебя это рассказать.

Матео знает, чем все кончилось, но я еще не все рассказал. Я замолкаю, потому что он знает основное, а у меня уже слезы стоят в глазах. Нужно собраться, а то, чего доброго, напугаю Матео. Он кладет руку мне на плечо, гладит меня по спине, и я невольно вспоминаю всех тех взрослых, которые пытались меня утешить эсэмэсками или сообщениями на фейсбуке, но не могли подобрать слов, потому что никогда никого не теряли.

– Все нормально, – добавляет он. – Можем поговорить о чем-то другом, например… – Матео окидывает взглядом окружающий нас парк. – О птицах, заброшенных домах и…

Я выпрямляюсь.

– В принципе, я уже и так все рассказал. В конечном счете судьба свела меня с Малкольмом, Тэго и Эйми. Мы стали плутонцами, и это была именно та компания, в которой я нуждался. Мы все потерялись и были не против, что какое-то время нас никто не находил. – Я вытираю глаза кулаком и подвигаюсь к Матео. – А теперь тебе придется торчать со мной до самого конца. Только больше не убегай, а то тебя похитят и ты, чего доброго, вдохновишь кого-нибудь на сценарий для дерьмового триллера.

– Никуда я не уйду, – говорит Матео. У него добрая улыбка. – Что будем делать дальше?

– Давай что-нибудь повеселее.

– Может, посмотрим на «Жизнь в моменте»?

– Я думал, мы уже и так живем в моменте, но почему бы и нет.

Матео

08:32

По пути в офис «Жизни в моменте» Руфус останавливается перед магазином спортивных товаров. В витрине виднеются постеры с изображением мужчины на велосипеде, девушки в горнолыжном снаряжении и парочки, бегущей плечом к плечу (у них голливудские улыбки и никакого пота).

Руфус показывает на девушку с лыжами.

– Я постоянно отправлял Оливии фото людей на лыжах. Мы каждый год ездили кататься на гору Виндхам. Ты решишь, что возвращаться туда из раза в раз было глупо с нашей стороны: папа во время самой первой поездки сломал нос, ударился об скалу. Поразительно, как он тогда не погиб, пускай из Отдела Смерти ему в тот день и не звонили. Через год мама в поездке растянула лодыжку. А два года назад я так спустился с горы, что заработал сотрясение мозга. У меня плохо получается тормозить, так что я чуть не сбил какого-то подростка и вынужден был в последнюю секунду резко вывернуть влево, из-за чего влетел в дерево, как долбаный персонаж из мультика.

– Ты прав, – говорю я. – Не понимаю, зачем вы туда возвращались.

– После того как меня положили с сотрясением в больницу, Оливия решительно отказалась продолжать эту традицию. Но мы все равно ездили в Виндхам при любой возможности, потому что любили горы, снег и настольные игры у камина в маленьком коттедже, – не останавливаясь продолжает Руфус. – Надеюсь, то место, куда мы идем, такое же безопасное и прикольное.