В коммандо - [23]

Наш способный фельдкорнет Крюгер остался позади в Зварткопе собирать бюргеров из Крюгерсдорпа. Потому что генералы хотели собрать маленькие группы бюргеров в большой отряд для некоего дела. Мы поступили в распоряжение фельдкорнета Клаассена под Крюгерсдорпом.

Рядом с Хекпоортом, поскольку мы поселились в лагере в Дварсфлейi, мы напали на караван врага в долине, и захватили его почти весь прежде, чем враги успели укрепиться. Я там не присутствовал, так что не могу описать этого сражения. После тяжелого похода, который продолжился больше чем целая ночь, мы пересекли рельсы между Каалфонтейном и станцией Зуурфонтейн, как раз перед восходом солнца, в середине января. Мы захватили несколько охранников, которые, казалось, не знали ничего о наших передвижениях. Почему генерал Бейерс не захватил одну или обе станции, тем же утром – мы так и не узнали, потому что двигались мы очень быстро. Нельзя предположить, что он решил, что мы очень устали, потому что не прошло и двадцати минут, как мы дошли до фермы, а он уже приказал, чтобы часть нашего отряда повернула налево и напала на станцию Каалфонтейн.

Наш капрал не желал загнать до смерти нас и наших лошадей, поэтому мы сперва позавтракали. Но, когда наше орудие начало реветь и капрал Ботман, который все еще хромал из-за раны, поехал прочь, ничего не говоря, в своей манере, в нас проснулась совесть и несколько человек последовали за ним. Мой брат, у лошади которого была натерта спина, оставался в лагере с остальной частью бюргеров.

Когда мы добрались до нашего орудия, то сразу увидели, что станция могла быть захвачена только ценой многих жизней, что не оправдывало нашего возможного успеха. Наше орудие не произвело желаемого эффекта, и мы должны были бы пересечь открытую местность без какого-то прикрытия. Враг не имел никакой артиллерии. Говорят, что наше левое крыло почти захватило маленький форт около станции, но я не могу дать об этом никаких подробных сведений, потому что наш фельдкорнет с маленьким отрядом бюргеров поехал направо от станции, и взял другой маленький форт, который враг оставил, потому что он был слишком далеко от станции. То, что следовало ожидать, произошло. Днем из Претории прибыл бронированный поезд, а из Йоганнесбурга подошло подкрепление и рассеяло наше левое крыло по долине. Я, с несколькими другими, оказался на нашем аванпосте справа от атакующих, или, скорее, из-за того, что план сражения изменился, на левом фланге. Когда мы отступали, к нам подъехал старик и сказал, что мы отступаем не туда, потому что враг уже захватил весь наш лагерь. Он сказал, что в жизни не видел так много хаки. Казалось, они окружали нас со всех сторон. Единственный выход для нас был в направлении Гейдельберга. Я спросил его: «'Дядя, Вы уверены, что наш лагерь находится в руках хаки?», на что он ответил: «Племянник, я видел своими собственными глазами, как они подъехали к фургонам и заставили всех наших людей поднять руки!», и продолжал описывать все это во всех подробностях.

Если бы мы были новичками, то мы вслепую последовали бы за пораженным стариком прямо через поток отступающих бюргеров и взрывы пятнадцатифунтовых снарядов. Но, к счастью, война преподавала нам некоторый опыт, и мы пошли дальше с потоком, но немного приняв влево, и, я не могу этого отрицать, с чувством большого беспокойства относительно того, что будет с нами, если старик действительно говорил правду.

К счастью, оказалось, что страх заставил старика поверить своему воображению, и лагерь был в безопасности. Мой брат сказал мне, что не особенно сильная атака врага на лагерь была легко отбита.

Мнение большинства было то, что мы должны оставить станцию Каалфонтейн. Мы были полностью вымотаны быстрыми переходами, особенно предыдущей ночью, и кроме того, бюргеры не желали атаковать потому что не видели в этом смысла. У нас было несколько убитых и раненых.

Последствием этого решения было то, что той ночью мы совершили переход, который никто из нас никогда не забудет, чтобы только оказаться вне досягаемости врага. Невозможно представить, как ужасно сидеть верхом в течение многих часов, будучи усталым до смерти и измученным отсутствием сна. Мы даже не подгоняли лошадей, они сами шли, как механизмы, слишком усталые для того, чтобы реагировать на шпоры и плети. Руками мы опирались на луки седел, и, сидели, наклонившись вперед, думая только о том, чтобы не уснуть, оглядываясь вокруг полузакрытыми от усталости глазами. Все окружающее приобрело странные формы, небо стало непонятного цвета, мы то и дело наполовину просыпались, чтобы в следующий миг снова наполовину уснуть, так что едва не падали с лошадей.

Никто ничего не говорил, потому что все дремали. Каждый раз, когда надо было подождать орудия или фургоны, мы просто падали на траву, не выпуская уздечки из рук. Мы тут же засыпали, не реагируя на звуки или движения лошади, и, пока не звучала команда подниматься, лошади спокойно паслись. Потом мы поднимались, нагруженные патронами и оружием, и садились в седла, рискуя сползти с другой стороны, как волна, которая перекатывается через камень, и продолжали свой путь в тишине, усталые и отяжелевшие.