В коммандо - [25]

Мы лежали маленькими группами вокруг костров, прислонясь к седлам. Наши желания ярче проявлялись после того, как тела получали необходимый отдых. Наши группы выглядели очень живописно – некоторые из нас лежали в непринужденных позах с затрепанными книгами в руках, другие теснились вокруг костра, время от времени подкидывая туда дрова, а кто-то складным ножом выбирал клещей из полосок вяленого мяса.

На дожди мы тоже не обращали большого внимания. Мы давно привыкли к тому, что одежда сохнет на наших телах. Природа благосклонна к людям, которые день и ночь находятся под открытым небом. Если солнце после ливня не появлялось, мы имели жалкий вид в одежде, с которой стекала вода. Но мы никогда не ворчали. Мы вообще были жизнерадостны, если только не падали от усталости.

Хуже всего было долгими ночами, когда, по какой-либо причине, мы не могли спать, поскольку многие из бюргеров были обеспокоены за судьбу своих родных. Часто, после длинной поездки, мы слишком сильно уставали, чтобы приготовить пищу, но просто падали с седел и засыпали прежде, чем позволить мыслям завладеть собой. Но если враг не сидел у нас на пятках, мы часто проводили долгие ночи без сна, пристально глядя на звезды с самыми горькими чувствами в наших сердцах. Неудивительно, что многие бюргеры становились седыми. Нас часто будили стреноженные лошади, которые паслись среди нас. Иногда кто-то вскакивал с криком, который будил остальных, и тогда ночную тишину над вельдом разрывал веселый смех.

Иногда дождь не прекращался несколько дней, что делало нашу жизнь мрачной и почти невыносимой. Одежда не могла просохнуть, было мокро и грязно. Даже в сухую погоду дрова было найти очень трудно, потому что до нас здесь проходило много других коммандо, которые тоже двигались от водопоя к водопою. А когда было мокро, развести костер вовсе не было возможности.

Если кто-то был болен, то, даже если ночь проходила без видимых последствий, это был еще один гвоздь в его гроб. Даже во время дождя бюргеры держались бодро и слышалось много шуток, но по утрам, когда мы, дрожа от холода, поднимали из грязи утомленные тела, никто не рисковал задать другому вопрос: «Как спалось?»

Дух бюргеров сильно отличался от того, каким он был в начале. Никто никаких клятв не давал, ссоры были исключением, воровства практически не было. Мы называли себя «просеянными»; воры и предатели давно отделились от нас. Не думаю, что какая-нибудь европейская армия могла бы столь же высоко поддерживать моральный дух своих солдат при таких обстоятельствах, как маленькая бурская армия с помощью своей религии. Хотя в мирное время наблюдалось различие в разных церквях (особенно в Трансваале), в военное время все это сошло на нет и теперь одна вера и одна Библия стали средством моральной поддержки бюргеров.

В течение прошлых нескольких месяцев среди нас была эпидемия, раньше мы только слышали об этом, а теперь из-за вшей сами с этим столкнулись. Каждому понятно, что спать, когда все тело чешется и зудит, невозможно. Мы не были виноваты. Мы не могли сменить одежду или выстирать ее, или принять какие-нибудь меры против паразитов, которые стали настоящим бедствием и для врага тоже. Хотя мы и кипятили нашу одежду, гниды, к нашему ужасу, появились снова.

XIV. Сражение у Босманскопа – Спасение женщин

К счастью, враг дал нам передышку на неделю, которую мы провели на ферме ланддроста (местного судьи) Шотте. В это время фельдкорнет Майер со своим небольшим отрядом из немцев взрывал электростанцию в Бракпане.

После этого мы провели несколько дней на ферме г. Брауна, где собралось множество маленьких коммандо, которые стояли лагерем лагере на берегах реки. Наши лошади снова стали гладкими от обилия зерна, которым их там кормили. На той ферме мы сначала использовали вместо дров столбы для ограды, которые имелись на ферме. Я прекрасно помню, как, получив приказ комманданта Кемпа, мы ждали до темноты, чтобы украсть эти столбы, и как нам при этом было стыдно. Нам до сих пор неприятно это вспоминать. Разумеется, если мы могли найти другие дрова, мы ничего такого не делали, и, более того, это было запрещено.

Тогда я познакомился со своим племянником, Полом Марэ, мальчиком четырнадцати лет, имевшим манеры воспитанного человека, который, как и столь многие другие юноши того же возраста, носил оружие и патронташ и был полон отваги. Когда враг приблизился к дому его матери, он приготовился к тому, чтобы уйти, но она приняла это за шутку. Когда же она заметила, что он был настроен серьезно, то запретила ему идти, потому что его отец уже был убит, и та же участь могла ожидать и его. На это он просто ответил: «Они стреляли в моего отца, теперь я хочу стрелять в них», и уехал.

Мы не любили оставаться надолго в одном месте, ничего не делая. Мы всегда становились нетерпеливыми, и желали знать, когда мы могли идти дальше. Но командир всегда отвечал, что не может сказать. И более разумные из нас думали: «Это зависит от хаки». Теперь это действительно было так. Вечером 28 января мы получили приказ быть в готовности. В то время как генерал Бейерс, с 400 или 500 людьми, прошел в тыл врага, чтобы разрушить шахты Боксбурга, наше конное коммандо было переброшено в направлении Босманкопа в Гейдельбергском дистрикте, чтобы отрезать врага, который спешно двигался в нашу часть Хугевельда. Мы достигли Босманкопа на следующее утро.