В кольце твоих рук - [38]

Нет, для кого-нибудь это, может быть, и подходило, но не для Сторм О’Малли! На суше она просто не сможет жить. А фермер даже и не посмотрел бы на нее, если бы не нож, приставленный к его горлу. Нет, выбора у нее просто не было! Она и так сделала все, что могла. Раз ей выпало встретить такой конец — что ж, двум смертям не бывать, а одной не миновать…

Но ей было всего двадцать два, и умирать жутко не хотелось…

Сторм вдруг услышала гулкие шаги в коридоре и клацанье отпираемого замка. Сердце ее отчаянно забилось.

«Идут, — подумала она. — Пора…»

Она поднялась на ноги, решив, что встретит смерть твердо.

Дверь открылась.

— Мисс О’Малли, я привел к вам священника, — услышала она хриплый голос. — Не думаю, что исповедь вам поможет, но каждый должен иметь шанс покаяться…

Сторм узнала этот голос.

— Фермер! — воскликнула она.

Да, перед ней действительно стоял он. Холодный, как осенний день, волевой и прямой, словно мачта.

Безукоризненно причесан; на пышных кружевных манжетах ни пятнышка; башмаки блестят, словно стекло; тяжелый дорожный плащ с небрежным изяществом перекинут через плечо, чтобы видны были роскошная красная подкладка и перевязь, на которой висела шпага. В руке — перчатки из телячьей кожи, под мышкой — строгая треуголка с плюмажем. Вид такой, словно он пришел не в тюрьму, а на великосветский раут.

И в самом деле, зачем он пришел? Почему у нее так замирает сердце при виде его, почему ей вдруг захотелось кинуться к нему на шею? Это он во всем виноват! Он и его вонючие англичане — они отобрали «Грозу», убили Помпи, бросили ее в эту проклятую тюрьму… Да и сейчас он пришел, должно быть, лишь для того, чтобы еще раз посмеяться над ней перед ее смертью…

Он небрежно поклонился ей и вежливо произнес:

— Итак, я к вашим услугам.

Сторм не могла не заметить издевки в его глазах. Она хотела было плюнуть ему в лицо, но даже на это у нее не хватило сил.

Тюремщик с шумом захлопнул дверь.

Только теперь Сторм заметила рядом с Саймоном худощавого молодого человека в сутане с надвинутым до самых глаз капюшоном, нервно теребившего молитвенник. Раскрыв книгу, он начал торопливо поизносить молитвы. На вид священнику было не больше семнадцати.

Сторм перевела глаза на Саймона.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спросила она. — Я не хочу, чтобы какой-то прыщавый святоша бормотал свои заклинания у меня над душой! Убирайся прочь!

Саймон встал у двери. Неожиданная перемена на его лице удивила Сторм.

— Продолжай бормотать свои молитвы, приятель, — сказал он священнику, — только не забудь снять сутану… — он покосился на босые ноги Сторм, — и башмаки. Ну же, побыстрей — я не шучу. — Его рука легла на рукоять шпаги.

Молодой человек, испуганно взглянув на Саймона, стал торопливо раздеваться, путаясь в широких рукавах. Сторм с изумлением смотрела на весь этот спектакль.

— Что я здесь делаю? — переспросил Саймон, ловя сутану, брошенную ему священником. — Хочу вытащить тебя отсюда — хотя, мне кажется, тебе здесь неплохо. Одевайся, да поторопись. — Он протянул ей одежду и подошел к священнику за башмаками. — А ты продолжай молиться, парень.

Все это произошло так быстро, что Сторм ничего не успела понять. Она накинула сутану, тщательно заправив волосы под капюшон, и села, чтобы натянуть ботинки, которые были ей чересчур велики.

Мысли лихорадочно сменяли одна другую. Он пришел устроить ей побег, собирается освободить ее… А что, если это всего лишь какой-то новый трюк? Будь, что будет — все лучше рискнуть, чем оставаться здесь на верную погибель.

Сторм встала, притаптывая башмаки.

— Почему ты это делаешь? — не сдержалась она.

Саймон пристально посмотрел на девушку. Было в этом взгляде что-то такое, что напомнило ей, как он в первый раз дотронулся до нее, — неохотно, несмело… и очень нежно. Но это длилось лишь мгновение, затем его взгляд снова наполнился презрением.

— Поверьте, — холодно произнес он, — я и сам неоднократно задавал себе этот вопрос.

Йорк критически оглядел пленницу с головы до ног:

— Ладно, сойдет. — Он взял у священника молитвенник и вложил его в руки Сторм. — Наклони пониже голову и, что бы ни случилось, не произноси ни звука. А ты, — обернулся он к юноше, — ложись и накройся с головой. За тобой скоро придут.

Парень лег на нары, как ему было сказано, повернулся лицом к стене и накрылся одеялом.

Саймон постучал в дверь:

— Эй, стражник!

В коридоре послышались шаги, звяканье ключей, и дверь открылась. Сторм встала в тень Саймона, низко опустив голову.

— Леди, похоже, не желает исповедоваться, — сказал Саймон. — Да помилует Бог ее душу!

— Неудивительно, — откликнулся стражник. — Эта девка, должно быть, ведьма. Заставьте ее дотронуться до Библии — и, сами увидите, она рассыплется в пепел, уверяю вас!

Саймон вышел из камеры, и Сторм с замиранием сердца последовала за ним. Ей казалось, что все это длится целую вечность — болтовня стражника, звяканье ключей, сырой могильный запах, бесконечный путь по тюремным коридорам, гулкое эхо шагов, отчаянный стук ее сердца, и одна мысль: «Свобода, свобода…»

Она так и не поняла, почему Саймон решил устроить этот побег, но ей было все равно. Сторм ощущала прохладное, свежее дыхание ночного воздуха, слышала скрежет тюремных ворот за своей спиной, чувствовала руку Саймона, крепко державшую ее за локоть. Саймон подвел ее к карете, стоявшей в переулке. С наступлением ночи часть собравшихся у тюрьмы разошлась по домам, но все еще оставалась большая толпа, и до Сторм долетали голоса, выкрикивавшие проклятия. В тот момент, когда Саймон подсаживая ее в карету, Сторм краем глаза заметила, что неподалеку что-то горит. Обернувшись, она увидела соломенное чучело, подвешенное за шею, к которому двое мужчин подносили горящие факелы под одобрительные крики толпы. Сторм с ужасом поняла, что соломенное чучело изображает ее. Передернувшись, она села в карету.