В каждую субботу, вечером - [19]

— За что она ко мне хорошо относится? — допытывалась Туся у Сережки. — Я же не притворяюсь и совсем не хочу показать, какая я хорошая. И она видит, я не люблю ее!

Однажды Сережка признался:

— Я ей рассказал про тебя. Про твоего папу…

Туся разозлилась. Как он смел?! Она поделилась с ним, а он взял да и выболтал!

Она даже разговаривать с ним перестала.

Асмик первая подошла к Тусе, сказала ей:

— Ты чего с ума сходишь? Как тебе не стыдно?

Туся с надменным видом приподняла длинные брови.

— Это еще что такое?

Но Асмик невозможно было остановить.

— Сережка страдает, а тебе и горя мало? За что ты на него злишься? Что он тебе сделал?

— Это тебя не касается, — холодно отрезала Туся.

— Нет, касается! — крикнула Асмик. — Мы с ним товарищи, то, что его касается, это и мое дело! Ты разозлилась за то, что он мне рассказал о твоем папе? Да? Скажи правду! Так я же никому не скажу. У меня оба погибли, и папа и мама, они в катастрофу попали, и я тебя понимаю, так понимаю…

Толстые щеки ее побледнели. Губы дрожали.

— Да ну тебя, — сказала Туся, невольно улыбнувшись.

Асмик обрадовалась так, словно получила желанный подарок.

— Помиришься с ним, да?..

Мир был восстановлен, только Туся поймала себя на том, что ей не хочется больше смеяться над Асмик, поддразнивать ее. Не хочется, и все.

И даже когда кто-то из ее поклонников-десятиклассников обронил пренебрежительно, в надежде рассмешить Тусю: «Асмик похожа на шар, наполненный горячим паром», — Туся резко оборвала:

— Не тебе судить об Асмик!

Она удивлялась ей. Удивлялась и в то же время незаметно для себя привязывалась к Асмик.

Ей уже не хватало этой искренности, лишенной расчетов, открытой доброты, сквозившей в каждом поступке Асмик.

И в конце концов она поняла: Асмик и не думала надевать на себя какую-то непробиваемую броню.

Она была такая от природы и потому могла разрешить себе роскошь никогда не притворяться.

Она говорила и делала то, что чувствует, не изменяя себе ни на йоту.

Туся первая предложила ей:

— Мы с тобой друзья на всю жизнь. Идет?

— А как же? — ответила Асмик.

Когда они окончили школу и Туся стала встречаться с Ярославом, она рассказала о нем Асмик.

Асмик прежде всего опечалилась за Сережку.

— Я познакомлю тебя с Ярой, — предложила Туся.

Но Асмик отказалась знакомиться.

— Я его заранее не люблю…

Туся уговаривала, смеялась, сердилась, пробовала даже обидеться — ничего не помогало. Асмик стояла на своем. И Туся отступила.

Не хочет, не надо, и Ярославу не велика честь добиваться ее расположения. Для него важно одно, чтобы Туся его любила, а до остального ему, в сущности, дела нет.

Однажды зимой, примерно за полгода до начала войны, Туся и Сережка договорились пойти в свою школу, на традиционный вечер встречи.

Эти встречи устраивались каждый год. Приходили обычно и те, кто учился давным-давно, и совсем недавно окончившие.

— Иногда неплохо вернуться к юности, — сказал Сережка. Он предвкушал удовольствие вновь побывать в знакомых стенах, да еще вместе с Тусей.

Предупредил ее с самым серьезным видом:

— Я буду ослепительно элегантен, так что учти…

— Наденешь новый костюм? — спросила Туся.

— Само собой, и белую рубашку, даже галстук, хотя ты знаешь, галстук — не моя стихия…

Туся тоже решила блеснуть нарядом, надела синее платье, белые бусы, белый лайковый пояс.

Посмотрела на себя в зеркало, осталась довольна. Как будто бы хороша, не к чему придраться даже самому взыскательному взгляду.

И тут позвонил Ярослав.

— Я взял билеты в кино, на последний сеанс…

— Не могу, ухожу на вечер в старую школу, — с сожалением сказала Туся.

— В школу? — переспросил Ярослав. — А что, если возьмешь меня, можно?

— Спрашиваешь! — ответила Туся.

Она дала ему адрес школы, условилась встретиться в актовом зале.

Против своего обыкновения, Сережка пришел чуть позднее Туси. Она увидела его издали, отметила про себя: новый костюм сидит мешковато, галстук стягивает шею, должно быть, порядком стесняет, и Сережка, наверно, мечтает улучить момент и снять его.

Она хотела было окликнуть его, но вдруг заметила Ярослава. И забыла тут же о Сережке, обо всем позабыла.

А Сережка увидел ее и пошел к ней сквозь толпу танцующих. Туся улыбалась, и он шел на ее улыбку.

И вдруг остановился. Какой-то незнакомый парень, одетый в щегольскую куртку, обогнал его. Он подошел прямо к Тусе. Тусина улыбка предназначалась ему.

Сережка повернул в другую сторону. Потом издали посмотрел на Тусю, и она увидела его, и взгляд ее стал холодным, отстраняющим.

И Сережка понял: Туся боялась, как бы он не подошел к ней.

Он не подошел. И не говорил с нею после обо всем этом. Как не было ничего. И она не говорила. Оба молчали, словно сговорились.

И вот прошли годы, много лет, а Тусе до сих пор помнился этот давний случай. И она, кляня себя и терзаясь, страстно мечтала, понимая всю несбыточность своего желания, — мечтала вырвать из прошлого этот день, один только день.

13

Володя Горностаев любил говорить в глаза людям то, что о них думает. А так как он относился решительно ко всем скептически и умел отыскать в каждом что-либо дурное, мысли свои он высказывал с прямотой, которая мало кому нравилась.

На него, естественно, обижались, а ему было все равно. Себя он считал умнее, талантливее всех.