В гвардейской семье - [6]

унисон «голосов». Еще бы! Ведь их мощь — больше тридцати тысяч лошадиных сил!..

— Новые самолеты! — кричит мне в ухо Игорь и расплывается в улыбке. Я тоже радуюсь: теперь

«безлошадным» не останусь!

Минут двадцать жил аэродром особым напряжением. Но вот все новоприбывшие самолеты зарулили на

стоянки, и наши тренировочные полеты были продолжены.

На моем счету уже несколько самостоятельных полетов в зону и на полигон. За это время я обрел

уверенность в пилотировании «ильюшина», научился четко выполнять взлет и производить расчет на

посадку.

Игорь тоже хорошо освоил программу.

На душе радостно. Жарко припекает солнышко, сушит землю. Бросаю пилотку, расстегиваю ремень, снимаю гимнастерку и подставляю разгоряченное тело весеннему ветру. [17]

...Утром я не смог поднять головы. Еле собрался, наконец, с силами и пришел на старт. Руки, ноги ломит, голова трещит.

— Младший лейтенант Недбайло, что с вами? — спросил руководитель полетов. — Вы больны?

— Никак нет! Здоров!

Очевидно, и по голосу, и по моему виду нетрудно было определить, что говорю я неправду.

— Немедленно отправляйтесь в санчасть! — сказал руководитель. — От полетов я вас сегодня

отстраняю...

Медсестра сунула мне подмышку термометр и убежала куда-то. Минут через семь вернулась, взглянула

на градусник и протянула его вошедшему в комнату врачу. Тот удивленно вскинул брови, взял мою руку, сосчитал пульс, прикоснулся ко лбу.

— Да у вас же, батенька мой, самый настоящий грипп! А может, и что-то посложнее...

И потянулись дни, один скучнее другого. Постельный режим. Лекарство. Горько было на душе, обидно: друзья летают, учатся, а я... Разрядка наступала лишь в те минуты, когда меня навещал Игорь. Он

сообщал все подробности, рассказывал, как идут занятия, кто и как выполняет программу.

Я понимал: и Игорь, и другие товарищи уже меня опередили. В который раз ругал себя за

неосмотрительность. Но что было делать?

В один из долгих тоскливых дней болезни пришли меня проведать девушки. Среди них была и Катя.

Девушки поставили на тумбочку цветы, подбодрили меня и ушли.

И вновь я наедине со своими мыслями, тревогами, тоской.

Заходил, бывало, и Тараканов. Но был он молчалив, замкнут. На вопросы отвечал сухо, односложно.

Сотворил беду — и теперь раскаивался. И я понял, что заходил он в лазарет не столько ради меня, сколько за тем, чтобы я успокоил его, помог ему обрести душевное равновесие.

Каждый раз, когда врач совершал обход, я заводил речь о выписке. Объяснял, что чувствую себя хорошо, пора в часть. Доктор что-то бормотал, ощупывал меня, слушал сердце, легкие.

Наконец сказал: [18]

— Ну, батенька мой, довольно! От нашего халата вы отныне свободны.

Я готов был обнять этого тихого, доброго человека, но не решился: неудобно как-то, и, лишь тепло

поблагодарив доктора за заботу о моем здоровье, поспешил получить свою одежду.

И вот на мне снова военная форма.

5.

Игорь встретил меня радостной вестью:

— Завтра полк перелетает на боевой аэродром, ближе к линии фронта!

Но вместе с радостью ко мне пришла и тревога: ведь я за дни болезни отстал от товарищей, теперь меня

могут и не взять.

Утром представился командиру. Он спешил, поздоровался и больше ничего не сказал. Вижу, летчики

готовятся к перелету.

И вдруг через час-полтора:

— Товарищ Недбайло! Вы останетесь пока что в Котельниково.

Что еще командир говорил — я уже не слыхал. В голове гудело, как многократное эхо: «Вы останетесь!..

Вы останетесь!..» Я чуть было не разрыдался от горькой обиды. Было как-то совестно и больно.

К полудню аэродром опустел, если не считать оставшихся на нем пяти неисправных самолетов. Кроме

меня были оставлены Семейко и Егорышев: у одного не ладилось со взлетом, у другого «хромала»

техника пилотирования. Улетели и не все авиаспециалисты. Оставлен был Тараканов.

— Что приуныли, молодцы? — утешал он нас. — Выше головы! Вот возьмем и создадим свой полк. Так

уж и быть — командиром стану я. Заместителем назначаю младшего лейтенанта Недбайло, Семейко —

штурманом. Ну, а ты, Егорышев, будешь наш подчиненный. Договорились?

Тараканов продолжал балагурить, но поднять наше настроение ему так и не удалось.

Прошла неделя, потом еще одна — в тоске по друзьям, по полетам. Встречаю как-то Тараканова.

Улыбается. Видно, чему-то несказанно рад. [19]

— Лечу с Болдырихиным за новыми самолетами на завод!

Оказывается, к нам в Котельниково прибыл заместитель командира дивизии полковник Болдырихин. С

ним — пять летчиков.

«Что придумать, как быть?» — забеспокоился я.

Догоняю Тараканова.

— Николай, будь другом: замолви словечко — пусть и меня возьмет!.. Я справлюсь, даю слово — не

подведу! Вся надежда на тебя...

Сначала Тараканов засмеялся. Потом подумал и сказал:

— Ладно, идем!

У крыльца дома, где разместился Болдырихин, Николай вдруг остановился.

— Нет, не пойду я, Анатолий. Не могу!..

— Эх, ты! — рассердился я, взбежал на крыльцо и постучал.

— Пожалуйста, входите! — послышалось за дверью. Я вошел в просторную комнату, представился и...

запнулся.

— Слушаю вас, товарищ младший лейтенант! — мягко сказал полковник.

Кратко излагаю свою просьбу:

— Возьмите меня с собой перегонять «илы». Все, что потребуется выполнить...