В грозный час - [20]

К броневикам рванулись несколько наших танков…

— Товарищ комиссар, пушки! — услышал я голос наводчика Магомедова, оказавшегося в этом бою в качестве наблюдателя. — Справа, на самой дороге!

Во фланг нам здоровенные немецкие битюги волокли две упряжки. Пока еще только две, а там неизвестно, сколько их будет. Главное сейчас не дать этим двум занять огневую позицию и сделать хотя бы по одному выстрелу.

Доложил комбату. Тот в ответ крикнул что-то неясное. Видимо, не понял или был слишком увлечен боем.

А битюги уже сделали резкий поворот, пушки отцепили, около них засуетилась прислуга.

Кричу механику-водителю:

— Отверни вправо! Скорость прибавь! — И заряжающему: — Осколочный!

Танк крутнулся на правой гусенице и понесся не прямо к пушкам, а в сторону, как бы в обход, к ближней окоемке леса. Расчет был такой: фашистские артиллеристы вряд ли сразу кинутся бить по идущему особняком танку, который к тому же и непонятно куда повернул — то ли делает отвлекающий маневр, то ли отступает. Они, конечно, в первую очередь поведут огонь по основной массе танков: там у них больше шансов послать снаряды строго по назначению.

Первый мой выстрел оказался неудачным: снаряд разорвался с недолетом. Сказались, конечно, спешка и малоопытность в работе с вооружением тридцатьчетверки. И все же гитлеровцы сразу почувствовали опасность с нашей стороны. Они проворнее забегали у орудий, одно из них стало разворачиваться для ведения огня по моему танку. Ну теперь — кто кого упредит.

Второй наш снаряд лег как раз между орудиями. Испуганно шарахнулись в сторону битюги. Прислуга приникла к земле, спасаясь от осколков.

— А-а, не нравится?!

Это, перекрывая гул мотора, с радостным, возбуждением кричал механик-водитель. И наша машина еще быстрее рванулась к вражеским пушкам.

Расстояние до них стремительно сокращалось. Механик-водитель выжимал из мотора, казалось, все, на что тот был способен. Танк буквально летел вдоль опушки к дороге, и гитлеровцы, так и не успев сделать ни одного выстрела, боясь быть раздавленными, кинулись от своих орудий в разные стороны. Некоторые из них тут же попали под огонь нашего пулемета.

И вот уже резкий, со звоном по всему корпусу, удар, скрежет. Одна пушка расплющена, вдавлена в землю многотонной массой танка. Потом вторая…

А бой продолжался. Едва батальон уничтожил первую группу гитлеровцев, как со стороны Гжатска появилась еще одна — тоже с бронемашинами. И снова фашисты, не успев развернуться, сразу же попали под огонь наших танков.

Азарт боя был велик, поэтому мы с Коганом то и дело напоминали по рации командирам рот об осмотрительности. Хотя, честно говоря, нас и самих подмывало броситься очертя голову вдогонку бежавшему в панике врагу и крушить, крушить его до тех пор, пока хватит горючего и боеприпасов.

Преследуя гитлеровцев, мы довольно далеко оторвались от того леска, который занимали до боя. А рота, действовавшая на левом фланге батальона в непосредственной близости от шоссе, вообще выскочила чуть ли не под самый Гжатск. И теперь ее танки носились уже по тылам врага, вдавливая в осеннюю грязь все, что попадалось им на пути. Время от времени командир этой роты старший лейтенант Алексей Малинин далеким, доносившимся будто из-за тридевяти земель голосом докладывал нам по рации:

— Обнаружили несколько автомашин с пехотой! Атакую!.. Вижу бронетранспортер! Уничтожаю огнем с ходу!..

Коган ругался:

— Немедленно возвращайся, черт тебя возьми!

Но ругался скорее для порядка, не зло, потому что видел: рота делает хорошее дело. Комбат и сам, наверное, хотел бы быть сейчас на месте Малинина.

Когда с тылами передового отряда фашистов было покончено, рота Малинина в полном составе присоединилась к батальону.

— Ты почему сразу не выполнил мой приказ? — спросил Коган ротного, глядя на него, как на нашалившего мальчишку.

— Ей-богу, товарищ капитан, никакой возможности остановиться не было. Гляжу, лезут и лезут. И морды у них наглые, — оправдывался Малинин, в то же время сияя возбужденной улыбкой.

— Оторвался от батальона… А если бы они тебе засаду устроили?

— Да что я — маленький, что ли? Я же в такие места не лез. Я их на голом месте встречал, — чувствуя, что комбат отходит, снова заулыбался Малинин.

Примерно в середине дня наконец-то установилось затишье. Гитлеровцы пока не предпринимали новых попыток продвинуться по шоссе. Но чувствовалось — пауза будет недолгой.

Не теряя времени, мы с Коганом собрали батальон, выяснили потери. Один наш танк от прямого попадания сна* ряда в моторное отделение сгорел, был ранен командир взвода лейтенант А. Р. Колодяжный. Выяснилось, что это ранение он получил по своей неосмотрительности: во время боя высунулся из танка и, не обращая внимания на огонь врага, разряжал свой ТТ в мечущихся у шоссе фашистов.

— Зря головой рисковал, — упрекнул я Колодяжного.

— Как же зря, товарищ комиссар? — удивился тот. — Я же из пистолета троих уложил. Точно!

Комбат доложил на КП полка обстановку. Подполковник А. Г. Курелин, выслушав его, уточнил некоторые детали боя, посоветовал вернуться на прежние позиции: они в тактическом отношении более выгодны, да и оторванности от других подразделений не будет.