В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [45]

Джейн любила ходить пешком. «Миссис Чемберлен очень вынослива, – писала она о приятельнице, – я с трудом за ней поспевала, но чтобы сдаться – ни за что на свете». Ее героини – тоже отчаянные поклонницы пеших прогулок: Лиззи Беннет перепрыгивает через ограду, чтобы попасть к своей больной сестре, Эмма Уотсон дает отповедь глупому аристократу, заявляющему, что леди должны ездить верхом, а не ходить пешком. «Не у всех женщин есть такое желание или средства, – парирует она. – Женская бережливость творит чудеса, милорд, но она не способна превратить маленькое состояние в большое».

Бледная тоненькая Фанни Прайс, которую быстро утомляет и ходьба, и необходимость в жару срезать в саду розы, – самая хрупкая из героинь Джейн. Ее анемия служит нам напоминанием о том, что до изобретения вакцинации, аспирина и современной стоматологической техники полностью здоровые люди были счастливым исключением из общего правила. Существует интересное исследование, доказывающее, что портрет Фанни списан с девушки, страдавшей от распространенного тогда малокровия. Сегодня мы даже не считаем его заболеванием, настолько легко оно лечится: упадок сил и бледность вызывает недостаток в рационе железа. Во времена Джейн его называли «бледной, или девичьей, немочью», причина которой, возможно, не сводилась к чистой физиологии. Не исключено, что свою роль играло и самовнушение: современники Джейн истово верили, что взросление девушки неизменно сопровождается ослаблением организма. Историки медицины подчеркивают, что наши представления о тех или иных болезнях не всегда соответствуют тому, что под ними понимали наши предки, существовавшие в другом временном контексте. Тем не менее исследовательница Хелен Кинг находит некоторые параллели между «бледной немочью» и знакомой нам анорексией. «Если женщина хвастается своей недюжинной силой, – говорится в одном георгианском руководстве для женщин (написанном, разумеется, мужчиной), – своим выдающимся аппетитом и своей чрезвычайной выносливостью, нас от нее воротит». Возможно, Фанни хорошо об этом знала и своей физической хрупкостью отвечала на ожидания окружающих.

Когда братья Джейн и мальчики-ученики покинули пасторат, мистер Остин занялся благоустройством своих владений. Георгианский аристократ пригласил бы «Умелого» Ланселота Брауна[26], чтобы тот разбил ему ландшафтный парк, ликвидировав регулярные барочные цветники поколения его родителей. Но георгианский священник ставил перед собой более скромную цель. Мистер Остин, следуя за модой, решил насадить на примыкающем к дому участке пахотной земли кустарниковую аллею.

Отец Джейн черпал вдохновение в просвещенческом идеале «усовершенствования» (что становилось приятным хобби), но для масштабных преобразований не имел средств. «Усовершенствование» ценилось не только с практической точки зрения; так, в «Мэнсфилд-парке» симпатичный Эдмунд Бертрам намерен придать своему будущему пасторату «вид жилища джентльмена».

Однако Эдмунд понимает, что должен достичь желаемого «без особых затрат», иначе «усовершенствования» заведут его слишком далеко и выльются в неумеренное потакание своим прихотям. Как сказал в стихах любимец Джейн Уильям Купер: «Усовершенстованье, идол века, // Прожорливо и кровожадно»[27]. Ради красоты вида из окон особняка помещик безжалостно сносил хижины бедняков. По его приказу плодородные поля покрывались зеленой гладью прекрасного, но бесполезного газона. Купер призывает добропорядочного викария не «потворствовать своей тяге к усовершенствованиям, окружая крыжовенные кусты китайской изгородью»[28], а тратить деньги на церковь.

Джейн наблюдала все это в миниатюре в собственном саду. «Наши усовершенствования идут очень борзо, – писала она Кассандре в 1800 году. – Косогор вдоль вязовой аллеи выровнен для посадки шиповников и сирени». Извилистая, петляющая меж зарослями кустов тропинка с притулившимися в уютных уголках скамеечками позволяла гуляющему «заплутаться» и ощутить почти романтическое слияние с природой. К сожалению, в ноябре того же года разразилась страшная гроза, повалившая несколько великолепных вязов.

Мистер Остин никогда не пускался на траты в отсутствие денег. В 1784 году он счел себя достаточно зажиточным, чтобы завести выезд. Это был период пика семейного процветания Остинов. Когда на ферме случались незанятые лошади, дамы ездили с визитами в собственном экипаже, подпрыгивая на ухабах. Экипаж прослужил до 1798 года, пока не пал жертвой выросших во время войны налогов. В ноябре Джейн написала: «Мы отказались от выезда». К концу десятилетия пасторат сдал свои позиции.

Была ли Джейн счастлива дома посреди всей этой круговерти? Мать видела, что в ее младшей дочери есть что-то странное. Она не сомневалась, что Кассандра обретет прочную семью, но от Джейн ожидала какого-нибудь кульбита, соответствующего ее необузданному нраву.

Даже имея уютный дом, невыносимо навещать одних и тех же соседей, помогать одним и тем же беднякам и без конца возделывать один и тот же сад. Ответом на скуку часто становились болезни. Мать Джейн по совету врача принимала на ночь «12 капель лауданума». Она наверняка сразу проваливалась в сон, потому что лауданум – это спиртовая десятипроцентная настойка опия, содержащая изрядную дозу морфина, кодеина и других алкалоидов опия. «Состояние ее сносное, – писала Джейн о матери. – Она сама тебе расскажет, что у нее сейчас чудовищный насморк; но я не слишком сочувствую насморкам». Миссис Остин недомогала по-своему, подобно миссис Беннет в «Гордости и предубеждении», которая, будучи чем-нибудь недовольна, «считала, что у нее не в порядке нервы». Миссис Беннет жила только ради того, «чтобы выдать замуж дочерей». Утешением в разочарованиях ей служили «визиты и новости». Устроила бы такая судьба Джейн?