В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [44]

Даже если современники и читатели Джейн в реальной жизни не имели привычки вглядываться в лица слуг, они постоянно ощущали их незримое присутствие. В романах Джейн персонажи за трапезой воздерживаются от разговоров, не предназначенных для чужих ушей. В «Уотсонах» Элизабет говорит служанке (еще одной Нэнни), что они с сестрой обслужат себя сами. Ей надо удалить Нэнни из комнаты, чтобы, «не теряя времени», посплетничать о вчерашнем бале. Георгианские дамы не стеснялись показываться служанкам в самом непрезентабельном виде: раздетыми, страдающими. В «Чувстве и чувствительности» Марианна пишет отчаянное письмо рано утром, «стоя на коленях на диванчике у окна, где было светлее», потому что, против обыкновения, поднялась с постели, когда «горничная не успела еще затопить камин».

Георгианские читатели Джейн могли судить о доброте или бездушии ее персонажей по намекам на их отношение к прислуге. Мы понимаем, что полковник Брэндон в «Чувстве и чувствительности» – сердечный человек, поскольку он навещает своего бывшего слугу в «доме тюремного смотрителя», куда перед заключением в долговую тюрьму помещались несостоятельные должники. Этот акт сострадания прекрасно его характеризует. А вот надменная миссис Элтон в «Эмме» бахвалится тем, что у нее слишком много слуг, чтобы держать в голове их имена: это просто «один из наших лакеев, уж не упомню, как его звать», который ходит за письмами.

Порой Джейн даже позволяет себе революционные новшества, когда мы слышим голос прислуги, например неожиданную похвалу мистеру Дарси от домоправительницы миссис Рейнольдс. В «Мэнсфилд-парке» дворецкий Бэдли ставит на место – в высшей степени успешно – ядовитую миссис Норрис. Бэдли докладывает, что сэр Томас Бертрам просит к себе Фанни. Миссис Норрис не верится, что тот желает видеть столь низкое существо; она полагает, что сэру Томасу нужна не Фанни, а она. «Нет, сударыня, не вы, – говорит Бэдли, – а мисс Прайс, верно вам говорю, что мисс Прайс». И на губах его мелькнула улыбка, которая означала: «Нет уж, для такого дела, я думаю, вы никак не подойдете». Улыбка Бэдли – отголосок мыслей слуг, как вымышленных, так и реальных, о своих хозяевах. И она не сулила добра. Челядь наверняка имела свое мнение о Французской революции и наверняка задавалась вопросом, не следует ли и ей восстать против своих господ.

«Лакеи нахальны, – писал фермер в 1793 году. – Наверное, на них влияет Французская война». Несмотря на внимание Джейн к нуждам прислуги, по существу Остины не были на стороне тех, кто на них работал. «Обращайтесь со своим слугами с величайшей гуманностью, – говорилось в одном руководстве, – но если вы начнете с ними откровенничать, то распустите их и уроните себя». В целом Джейн с этим соглашалась. С ее точки зрения, Лидия Беннет ведет себя недостойно, когда бежит «похвастаться замужеством и показать обручальное кольцо двум служанкам и миссис Хилл». Просто Остины отличались от большинства нанимателей уровнем культуры. Они, например, не боялись разыгрывать в своем амбаре фарс «Высший свет под лестницей» – пьесу об усадьбе, где слуги передразнивают своих господ-аристократов. Смысл ее в том, что все мы, независимо от статуса – слуги – и ни один человек не лучше других:

Создала нас природа для общей юдоли.

Как глупцов-шаркунов не осмеивать, коли

В услужении мы, а они все – в неволе?

Течение жизни в пасторате сильно зависело от погоды. Она позволяла или не позволяла Джейн гулять по окрестностям. Заморозки приветствовались, так как они схватывали льдом непролазную грязь и давали Джейн свободу даже зимой: «На прошлой неделе я вовсю наслаждалась крепким бесснежным морозцем и в один из холодных деньков сама дошла до Дина. Не помню, чтобы мне когда-либо прежде случалось это делать». Поразительно, ведь Джейн любила ходить пешком, а до Дина было чуть больше мили. Судя по всему, молодые барышни редко совершали прогулки без сопровождения.

Зато дождь был сущим наказанием. Он «расквашивал» тропки и с утра до ночи держал девиц взаперти «в обществе друг друга с очень скудным набором книг и нарядов». Джейн, застенчивая в двенадцать, и в двадцать четыре не сделалась общительнее. Когда она гостила у своей подруги Марты в Ибторпе, девушки поняли, что не смогут нанести ответный визит шумному семейству навестившего их священника, так как «в этом приходе дорога от Ибторпа до пастората раскисает и становится еще более непроходимой, чем дорога от пастората до Ибторпа». Прелестные юные леди носили легкую обувь. Даже отправляясь в путешествие, Лиззи Беннет надевает туфли, которые не могут «уберечь… ноги от еще не вполне растаявшего снега». Но Джейн всегда обувалась практично и говорила о своих туфлях, что «в любом случае они всегда на низком каблуке». Ее и Кассандру иногда видели на стивентонских проселках в патенах – сабо на деревянной подошве, крепившихся поверх туфель с помощью железного обруча. Их племяннице Анне запомнились силуэты сестер, бредущих в своих патенах «по зимней слякоти». Патены были тяжелыми и громко цокали по твердому полу, так что в церквях вешали объявления примерно того же содержания, что взывало к прихожанам в Бате: «Смотрители убедительно просят не заходить в храм в грубых патенах». Племянница Джейн и Кассандры утверждает, что патенами «в те времена не брезговали даже аристократки», но мы сомневаемся, что в них щеголяла, скажем, Элиза.