В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [46]

Именно царившая в пасторате скука заставила Джейн превратить свою повседневную жизнь в искусство. Одна из ее ранних поклонниц, Джулия Кавана, разглядела за шутками Джейн тихое отчаяние. Джейн, писала Кавана в 1862 году, «была, кажется, особенно удручена мелким тщеславием и мелким лицемерием» жизни. «За живостью и мягкой ироничностью ее романов, – продолжала она, – гораздо явственнее просматривается горечь разочарования, нежели радость обретенного счастья». Неудивительно, что дамы подсаживались на лауданум.

10 Романы

Из всех химических смесей самая опасная – чернила.

Джеймс Остин (журнал «Бездельник»)

Унылая сельская жизнь в Хэмпшире военной поры имела то великое преимущество, что оставляла Джейн время для творчества. В июне 1793 года, в семнадцать лет, она закончила переписывать в три тетради свои ранние работы и взялась за осуществление нового замысла.

Первый набросок книги, которая в конце концов была опубликована под заглавием «Чувство и чувствительность», назывался «Элинор и Марианна». Произведение задумывалось как эпистолярный роман. По свидетельству Кассандры, Джейн его «сначала сочиняла в письмах и так читала семье». К 1795 году сюжет романа, вероятно, уже полностью сложился, раз Джейн читала его вслух Остинам, в лице которых, должно быть, находила благодарных слушателей.

Легко вообразить, что по вечерам Остины требовали познакомить их с очередной главой или очередным «письмом» из «Элинор и Марианны». Для своего первого крупного литературного опыта Джейн выбрала форму эпистолярного романа, очевидно в подражание «Памеле» Ричардсона, но впоследствии она пересмотрела свой подход и переработала текст. К моменту выхода «Чувства и чувствительности» в свет (Джейн уже исполнилось тридцать пять лет) манера рассказывать истории в письмах безнадежно устарела. Автору пришлось менять сюжет, ведь в первоначальной редакции Марианна и Элинор постоянно писали друг другу, что подразумевало разлуку. В «Чувстве и чувствительности» они почти не расстаются. Эта коренная переделка – раннее свидетельство того, что Джейн тщательно работала над своими текстами, правила черновики и оттачивала слог.

В 1790-е годы письма служили Джейн естественным развлечением. Переписка была занятием, входившим в распорядок дня практически всех георгианских дам. Лишенная ярких впечатлений, Джейн в своих эпистолярных посланиях умела представить любое пустяковое событие как нечто грандиозное. Ее письма полны шуток, и нам не надоедает их перечитывать, так как каждый раз открываются новые смыслы.

Письма Джейн к сестре можно вслед за критиком Деборой Каплан назвать «двухголосыми». На первый взгляд они кажутся сдержанными, чуть ли не скучными. Ничто (или почти ничто) не помешало бы Кассандре, где бы она ни гостила, зачитать одно из них собравшемуся за завтраком обществу. Но вместе с тем эти письма содержат тонкую критику высшего света и всевластия мужчин. В них есть то, что Каплан называет «вкрапленными комментариями sotto voce[29], предназначенными исключительно для женских ушей».

Это «двухголосие» присутствует и в «Чувстве и чувствительности». На первый взгляд – это дидактический рассказ: эмоционально неустойчивая Марианна получает урок и учится владеть своими чувствами, а благоразумная Элинор вознаграждается за сдержанность. Но при ближайшем рассмотрении видно, что героини выступают на равных. Хотя с точки зрения общества Марианна виновата, потому что говорит правду.

Из всех романов Джейн «Чувство и чувствительность» пользуется у современных читателей наименьшей популярностью. Вероятно, потому, что он наиболее близок к другим современным ему романам и наименее понятен нам. Частично причина в том, что он написан «против» чего-то, что сегодня не является частью нашей жизни, – тогдашнего культа чувствительности.

«Чувствительность», известная также как «английская болезнь», к середине восемнадцатого века сделалась модным среди богачей недугом. Она была признаком принадлежности к высшему классу, поскольку развивалась лишь у того, кто проводил жизнь в праздности и роскоши, позволявших с особым трепетом относиться к своим «нервам».

Склонность к чувствительности открывала дорогу миллиону других серьезных страданий, таких как меланхолия или разбитое сердце. Эта воображаемая уязвимость чувств, проявлявшаяся органически, сильно раздражала сторонних наблюдателей. Доктор Джонсон называл распространившееся поветрие «модой на сентиментальное нытье». Тому, кто желал поразить окружающих тонкостью изысканных чувств, начинать следовало с чтения романов. Пристрастившись к романам с их возвышенными понятиями о любви и любовных отношениях, читатели переняли эмоционально-романтическую манеру изъясняться их героев и попытались перенести ее в реальный мир. Расцвет культа чувствительности пришелся как раз на юность Джейн. Писательница-моралистка Ханна Мор в своем стихотворении «Чувствительность: Поэтическое послание» (1782) приравнивает чувствительность к добродетели:

Чувствительность души! Ты ликованье!

Твоя мораль чутка! Мгновенно правды знанье!

Но чем дальше, тем больше Мор утверждалась во мнении, что чувствительность стоит на пути долга и действия. Мэри Уолстонкрафт тоже полагала, что чувствительность вредит женщинам, делая их рыхлыми, бесформенными существами, не имеющими ни цели, ни внутреннего стержня. Как говорит критик Джон Маллан, перефразируя Сэмюэла Тэйлора Кольриджа, «светская дама готова обливаться слезами над «Страданиями юного Вертера» или терзаниями барышни в «Сэре Чарльзе Грандисоне» Ричардсона (1743–1744), но забывает, что сахар попадает к ней в чай с невольничьих плантаций».