В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [110]

В Чотон-коттедже его сестры по-прежнему делили одну спальню, вероятно с левой стороны лестницы, с окнами, выходившими во двор. Семейное предание гласит, что привязанность сестер «никогда не ослабевала. Они жили в одном доме, делили одну спальню, пока их не разлучила смерть».

Две односпальные кровати занимали почти все пространство комнаты, но сестры очень ценили время, проведенное вдвоем. Когда Анна сама писала роман, Джейн рассказала ей, что «с великим удовольствием» читала его вслух Кассандре в уединении «нашей комнаты, вечером». В этом маленьком помещении они каким-то образом умудрялись мыться в раковине крошечного буфета в углу, разводить огонь в маленьком очаге, когда было холодно, и хранить одежду. Вероятно, в спальне они держали и свои немногочисленные украшения: топазовые кресты, подаренные братом Чарльзом, браслет Джейн из голубых бусин и ее золотой перстень с бирюзой. Все эти вещи сохранились; возможно, у сестер также были «бриллиантовые» перстни, которые они унаследовали от достопочтенной Мэри Ли. Так у них постепенно накапливалась небольшая коллекция драгоценностей, подарков и памятных вещей, оставшихся от умерших родственниц. Любой ювелир подтвердит вам, что недорогие камни ценят не за их стоимость, а за те чувства, которые они будят.

Из всех домов Джейн именно Чотон-коттедж дает нам представление о повседневных привычках Джейн. «Тетя Джейн начинала день с музыки, – рассказывает ее племянница. – Она выбирала время до завтрака, когда комната была полностью в ее распоряжении. Она упражнялась регулярно, каждое утро».

После музыки «в 9 часов она готовила завтрак – этим ограничивались ее домашние обязанности. Запасы чая и сахара – а также вина – находились в ее ведении, а всем остальным занималась тетя Кассандра». «Всем остальным занималась тетя Кассандра», потому что миссис Остин наконец «признала, что дочери превосходят ее» в ведении домашнего хозяйства.

Мне нравится тот факт, что, несмотря на ограниченные домашние обязанности, ей поручили следить за веществами, вызывающими опьянение, – в то время чай и сахар считались сильнодействующими и опасными. Чай был достаточно ценным продуктом, и его держали в запертой банке. В ту эпоху слуги пристрастились к кофеину не меньше хозяев и часто требовали обеспечение чаем в дополнение к заработной плате. Джейн заказывала чай в компании «Твайнингс» в Лондоне. «Жаль, что чай подорожал, – писала она в 1814 году. – Я не собираюсь столько платить». В другом доме сельского священника использовали менее традиционные источники чая. «Контрабандист Эндрюс принес мне вечером, около 11, мешок [чая]. Он немного испугал нас, свистнув под окном гостиной, когда мы собирались спать».

Дамы завтракали в столовой, окно которой выходило прямо на дорогу: по свидетельству их знакомой, она слышала «от одного джентльмена, проезжавшего мимо в почтовой карете, что наши чотонские дамы выглядели очень уютно за завтраком». Потом все приступали к нескончаемому шитью – это занятие символизировало утонченность и чувство долга. Среди мебели коттеджа была скамеечка для ног, изготовленная Уильямом, племянником Джейн; это был подарок, «свидетельство его любви и умения». Джейн писала, что скамеечка слишком ценна для ежедневного использования: «у нас никогда не хватит духу поставить на нее ноги». Изготовленный собственными руками подарок требовал заботы, и Джейн писала: «Я должна сделать муслиновую салфетку с шелковой вышивкой, чтобы защитить ее от грязи». Женщины шили также лоскутные покрывала. «Ты не забыла собрать лоскуты для покрывал? – спрашивает Джейн. – У нас теперь простой». Сохранившееся в Чотон-коттедже покрывало состоит из трех тысяч ромбов ткани, плательной и обивочной, вырезанных и сшитых вручную. Это не очень похоже на жизнь писателя, но особенность творчества Джейн заключалась в том, что никто не видел ее за работой – или, по крайней мере, не признавался в том, что видел. Она за этим тщательно следила.

После полудня Джейн и Кассандра «обычно выходили на прогулку – иногда они отправлялись в Олтон за покупками». До города была всего миля по хорошей дороге, и случалось, что после светских мероприятий они совершали «чудесную прогулку домой при свете луны». Время от времени – довольно редко – они «наносили визит кому-нибудь из соседей. Экипажа у них не было, и поэтому визиты не были дальними». Тем не менее Джейн с воодушевлением собирала сплетни о местных жителях: «Ей очень нравилось слушать о них. Иногда они ее развлекали».

Миссис Остин сняла с себя ответственность за домашнее хозяйство, однако по-прежнему оказывала сильное влияние на дочерей. «В семье существовало правило никогда не оставлять миссис Остин одну, – отмечала ее внучка. – Причины я не знаю, но уверена, что и тогда, и еще долгое время она прекрасно могла позаботиться о себе сама». Джейн все больше отдалялась от матери и, уезжая, сокрушалась, что миссис Остин «будет ждать от меня письмо. Нужно наконец попробовать».

Миссис Остин было под семьдесят, но она по-прежнему была не прочь поработать в «добром огороде». Она не ограничивалась приличествующими даме занятиями, такими как обрезка роз или устройство цветочных клумб, а сажала картошку. «Она сама выкапывала картофель, – вспоминала ее внучка, – который, я нисколько не сомневаюсь, сама и сажала, ведь огород приносил ей такую же радость, как и цветочные клумбы». Для работы в саду «она надевала такой же зеленый рабочий капот, какие носили поденщицы». Интересно, что думали утонченный Эдвард и его надменная дочь Фанни о бабушке, одевавшейся как поденщица?