В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - [108]

Дом построили в конце семнадцатого или начале восемнадцатого века, и тогда он назывался Петти Джон. Он принадлежал йомену, обрабатывавшему небольшой участок собственной земли. В 1769 году Петти Джон, «расположенный в северной части Королевского тракта», был за 126 фунтов продан Томасу Найту.

После продажи в доме разместился постоялый двор, о чем часто упоминается в семейной хронике. В 1787 году среди выставленного на продажу имущества были «сусловарочный котел с краном и оковкой» и «около десяти бочек доброго старого пива». Здесь собиралась буйная публика, и в доме или на улице возле него были совершены два убийства. В 1791 году хозяин постоялого двора съехал, и в коттедже поселился Бриджер Сьюард, управляющий имением приемного отца Эдварда. После смерти Сьюарда в доме осталась жить его вдова, но в 1809 году она съехала, освободив место для Джейн.

Для постоялого двора это было удобное место – прямо у развилки дорог на Лондон, Портсмут и Винчестер. На акварели с видом дома, которую нарисовала Анна Остин, запечатлен дорожный указатель, а также пруд с белыми гусями на соседней лужайке. Однако пруд находился слишком близко к дому. «Наш пруд переполнен, дороги грязные, стены отсырели, – писала Джейн в один из дождливых дней марта. – И мы все время надеемся, что этот ненастный день будет последним».

Г-образный Чотон-коттедж имел беспорядочную планировку, но оказался довольно просторным. Он был «таким же, как большинство домов приходских священников в те времена, – писал племянник Джейн. – Потолки низкие, с грубой отделкой… некоторые спальни очень маленькие… ни одной большой, но их достаточно, чтобы вместить хозяев и нескольких гостей». На акварели Анны красный кирпич стен, который так нравится нам сегодня, закрыт кремовой штукатуркой.

Гости попадали в дом через дверь со стороны дороги, которая теперь не используется. Справа и слева от входа находились «две общие комнаты, называвшиеся столовой и гостиной». В гостиной раньше было окно, выходившее на дорогу, но женщины попросили заложить его кирпичом. Новое окно выходило в сад, и из него можно было видеть «траву и деревья», а не дорогу. Старый фермерский дом превращался в недорогой, уменьшенный вариант главного дома.

Бухгалтерские книги поместья Эдварда свидетельствуют, что в 1809 году строительные работы «у миссис Остин» обошлись ему в 45 фунтов, из которых 35 фунтов было потрачено на водопровод. Остальное ушло на «рытье канав» и уход за садом; 3 фунта стоило сено – вероятно для ослика, которого дамы запрягали в тележку. Эдвард был «опытен и ловок в устройстве дома», писал его племянник, «и любил этим заниматься».

В отличие от гостиной окно столовой выходило на дорогу. Но вскоре выяснилось, что миссис Остин нравится сидеть там «утром час или два за работой или письмами – она радовалась яркому солнцу и беспрерывному движению за окном».

Внуки Остин, как и бабушка, любили смотреть на дорогу. Из окна они могли наблюдать за экипажами, направляющимися в Винчестер или приезжающими из него. По окончании семестра в Винчестерском колледже они видели «бесконечную вереницу дилижансов с мальчиками», «будущими героями, законодателями, глупцами и злодеями». Это была платная дорога. Остины жили рядом с пунктом взимания платы за участок дороги «от ГОСПОРТА в графстве Саутгемптон до ЧОТОНСКОГО ПРУДА».

Каждый день весь коттедж трясся, когда мимо проезжала тяжелая почтовая карета. «Летящая машина Кольера», как ее называли, ходила ежедневно, кроме воскресенья. Она отправлялась из Саутгемптона в половине седьмого утра и следовала до постоялого двора «Белль Соваж» на Ладгейт-Хилл в Лондоне, куда прибывала десять или двенадцать часов спустя. В почтовой карете ехал вооруженный охранник для защиты пассажиров от разбойников; стоимость проезда внутри составляла 1 фунт, снаружи – 17 шиллингов.

«Ежедневный дилижанс Кольера, запряженный шестью лошадьми, – великолепное зрелище», – вспоминал один из юных Остинов. Окна спальни находились на одном уровне с пассажирами, путешествовавшими на крыше кареты. Это была одна из самых волнующих картин георгианской Англии. «Дилижанс, – пишет путешественник начала девятнадцатого века, – всюду привозит с собой оживление и приводит мир в движение, проносясь мимо». «Когда карета грохочет по деревне, – добавляет он, – все бегут к окнам». А из кареты можно увидеть множество «свежих деревенских лиц и хихикающих румяных девиц». «Летящей машиной Кольера» управлял знаменитый форейтор, который сидел на одной из запряженных впереди лошадей и следил за тем, чтобы животные не сбивались с ритма. «Дикки Навозные Вилы», как его называли, был «отважным юношей» и таким искусным наездником, что мог «на полном скаку стоять на спине лошади». Иногда дилижансом управлял мистер Фолкнер из Олтона, и поэтому в своих письмах Джейн иногда упоминает «фолкнеровскую карету» и даже – когда в готическом стиле шутила с племянницей Анной – «карету Фолкенштейна».

Иногда карета мчалась слишком быстро. В 1792 году сломалась железная опора, державшая одно из передних колес, в результате чего карета «мгновенно перевернулась» и «развалилась на части». Однажды дилижанс стал свидетелем нешуточных страстей. В июне 1793 года в понедельник утром в «летящую машину Кольера» села дама, решившая бежать в Лондон из-за любовной связи с солдатом. Ревнивый муж нанял почтовую карету и пустился в погоню. Он догнал дилижанс сразу за Олтоном, и дама «была вынуждена вернуться, со всеми своими коробками и трофеями, немало позабавив остальных пассажиров». Должно быть, ребенку, привыкшему к сельской безмятежности, «очень нравилось», что «пугающая тишина ночи часто нарушалась шумом проезжавших карет, от которого иногда сотрясалась кровать».