В горах Словакии - [41]

— Мы знаем, — тихо сказал Шмидке, и брови его недовольно изогнулись, собрав морщинки на лбу и переносице, но тут же лицо разгладилось, и он уже другим тоном сказал: — На аэродром «Три дуба» поступает советское оружие. Часть его передадим в партизанские отряды.

Они проговорили около часа, обсудили положение на фронте, организацию штаба партизанского движения. В конце беседы Волчков сказал, что хочет встретиться с генералом Голианом и попросить у него две-три батареи для бригады.

— Попытайтесь, но, думаю, он ничего сейчас вам не даст, — сказал Шмидке, скользнув взглядом по часам. Орудий не хватает для укомплектования вновь формирующихся частей. Будем ждать, что пришлет ваше командование. Советую побывать на аэродроме и дуба» и посмотреть.

Они расстались, договорились встретиться еще раз после того, как офицеры побывают в штабе Голиана и на аэродроме «Три дуба».

* * *

Александр проснулся от тишины, откинул плащ-палатку, увидел из окопа темное небо и звезды. Сон пропал сразу, уступив место тревоге. Александр всегда верил своим предчувствиям и знал, что эта тревога неспроста. Настораживала тишина. По ночам немцы вели себя беспокойно, строчили из пулеметов, бросали осветительные ракеты, а сейчас молчали. На фронте такую тишину Александр встречал настороженно: не зря же говорят — затишье перед бурей. Он подсел к телефону, вызвал командиров рот, сказал:

— Будьте внимательны. Возможно, на рассвете начнется новое наступление немцев.

И Морозов не ошибся: едва ущелье наполнилось светом, разом ударили немецкие батареи, налетевшие «юнкерсы» пробомбили передний край и каменную гряду. На бронетранспортерах начала выдвигаться вражеская пехота, с опушки кустарника прямой наводкой ударили две батареи легких пушек.

Александр понял, что немецкое командование в этот день поставило перед своими частями самые решительные цели, что теми силами, которые находились в первом эшелоне бригады, фашистов не сдержать: в атаку был брошен пехотный полк, второй развертывался в глубине.

Александр внимательно следил за развитием боя, думая, что ему предпринять, чтобы парировать этот сильный удар и не допустить прорыва немцев из ущелья. Во втором эшелоне у него находилось пять рот, насчитывающих около полутора тысяч человек, несколько мелких подразделений, три танка — это все, что он мог противопоставить противнику.

Александр вызвал к телефону Неустроева.

— Коля, дела складываются хреново. Возможен прорыв немцев вдоль дороги. Выдвигай сюда две роты в готовности провести стремительную контратаку.

Александр приказал Захару вывести танки в расположение роты Горана и с опушки леса разбить огнем орудий легкие батареи противника, а затем наступающие бронетранспортеры.

Отпустив Захара, он позвонил Щетинину:

— Андрей, в полосу твоей обороны выдвигаю две роты. Они предназначаются только для контратаки. Если не устоишь со своими парнями, отходи назад, там соединишься с этими ротами и всех поведешь в контратаку.

Александр подошел к Ямрыжко, взял его за локоть.

— Вам вместе со Щетининым придется вести людей в бой.

— Я готов, — сдержанно ответил он; лицо у него было бледное, но спокойное.

— Пойдете и встретите две роты, которые сейчас Неустроев выдвигает вперед. Сигнал контратаки — красная ракета.

Упорный бой шел по всему фронту бригады. Внимание Александра было приковано к дороге, к роте Щетинина, куда с такой яростью рвались немцы. Он видел, как танки Захара разбили батареи легких пушек и теперь хладнокровно расстреливали бронетранспортеры. И сразу что-то разладилось в наступательном механизме немцев; исчезла уверенность, роты залегли. Александр ожидал, что именно сейчас наступит перелом и атака фашистов захлебнется, разобьется о стойкость партизан, но на той стороне командиры тоже это поняли, ввели в бой свежий батальон и вызвали эскадрилью Ю-87.

Александр смотрел на самолеты с тихой яростью, сознавая свое бессилие перед ними и в то же время не испытывая чувства обреченности: война научила его стойко переносить неудачи.

Бомбы, сброшенные с ведущего, вздыбили целую стену земли и дыма. Следом ухнули другие бомбы, и, когда из пикирования выходил последний самолет, немецкие автоматчики дружно поднялись и ворвались в траншею роты Щетинина. Они хлынули в нее, как вода, прорвавшая плотину, и над бруствером замелькали приклады автоматов и винтовок. Отбиваясь, десантники начали отступать, Александр дал красную ракету.

Те напряженные и драматические минуты, в течение которых две роты, ведомые Ямрыжко, преодолевали расстояние до переднего края, показались Александру часами. Но вот мощное «ура» прорвалось сквозь грохот боя, и партизанская цепь в шестьсот человек неудержимо выкатилась на перевал. Впереди, пригнувшись, бежал Ямрыжко, бежал, не оборачиваясь, уверенный, что товарищи не отстанут от него.

Роты быстро сближались с наступавшими фашистами. В их движении было столько решимости и дерзости, жажды боя и победы, что ряды немцев заколебались. Офицеры звали за собой солдат, но те не двигались с места, палили из автоматов, пытаясь огнем остановить надвигавшуюся цепь. Но сделать это уже было невозможно, и она врезалась в ряды немцев, сломалась, распалась на группы, партизанские пестрые куртки и рубахи смешались с зелено-серыми мундирами. В этой дикой толчее Александр не мог понять, чья берет и, опасаясь как бы контратака не захлебнулась, крикнул телефонисту: