В горах долго светает - [57]

— Да, хозяин, это он, мой брат Кадам.

— Нам повезло, Одноглазый. — Главарь оскалил в улыбке белые крепкие зубы. — Твой брат — надежный человек. Он ведь из союза «братьев-мусульман». Из-за подленьких заграничных вождей союз теперь раскололся на секты. Какая была бы партия, если бы подлые заграничные вожди не старались пожрать друг друга! Как стемнеет — пойдешь к нему.

— Пойду, хозяин.

— Скажешь, что пришел один. Осторожно расспросишь, есть ли в кишлаке чужие и нет ли поблизости солдат, создан ли у них отряд врагов ислама, именуемый отрядом самообороны. Если создан — кто им руководит? Но выспрашивай не прямо. Если брат покажется тебе подозрительным, лучше не задавай опасных вопросов.

Сулейман угрюмо кивал. Неужто Кара-хан снова хочет пролить кровь в своем селе? Но тогда и в случае его победы жить здесь станет опасно.

— Узнай также, у кого лучший урожай пшеницы и не ждут ли в селе закупщиков из города.

Сулейман наклонил голову с некоторым облегчением: Кара-хан, видимо, пронюхал о появлении правительственных закупщиков урожая и готовит им засаду. Это, разумеется, опаснее, чем разорять мирный кишлак, но все же стрелять в чужих — не то что в своих односельчан.

Солнце утонуло за хребтом, синие тени укрыли долину и склон горы. Чуя близость ночи, из-под нагретого камня выполз большой зеленовато-серый скорпион, угрожающе поднял членистый хвост с ядовитым крючком, пошевелил им, то ли опробуя смертоносное оружие перед охотой, то ли остерегая врагов, возможно таящихся где-то поблизости и особенно опасных в первый момент, пока восемь неподвижных скорпионьих глаз привыкают к рассеянным вечерним сумеркам после каменной темноты убежища. Задвигались четыре пары членистых ног, и ночной убийца медленно пополз среди камней, ощупывая путь тяжелыми раздвоенными клешнями, держа наготове молниеносное жало. Берегитесь, ползающие, прыгающие, роющие молчуны, шептуны, трескуны, — этот грозный кинжал не знает промаха на охоте.

Желто-бурое мохнатое существо неожиданно шевельнулось на широкой каменной плите, за которой лежали басмачи, стремительно перебирая длинными лапками, побежало наперерез грозному охотнику. И тут, значит, слепая судьба играет жизнями по своему произволу — ведь мог же этот слепоглазый длинный паук побежать чуток левее или правее, а его несет прямо под кривой кинжал убийцы...

Впрочем, Кара-хан, загубивший большой отряд в той злополучной долине, представлялся его одноглазому телохранителю скорее большим ядовитым скорпионом, а не его жертвой... Да и жертва ли эта мохноногая неосторожная сольпуга, уж не защищает ли она собственные владения? Скорпион вдруг остановился, приняв боевую позу, откровенно похожую на позу защиты. Мохнатые ного-щупальцы сольпуги и шупальцы-клешни скорпиона коснулись друг друга — мгновенный удар ядовитого крючка встречен столь же мгновенно выброшенной вперед клешней-челюстью, и два чудовища сцепились в смертной битве. Следя за ними, Сулейман думал о том, что и на его земле, сколько он помнит сам, сколько слышал от отца и деда, между людьми и племенами всегда шла ожесточенная война за лучшее место под солнцем. Так было, когда эмир для борьбы с непокорными племенами призвал сюда воинственных кочевников и они с помощью войск эмира в длительной и кровавой борьбе разбили отряды прежних хозяев, вырезали их лучших вождей и предводителей, а население оттеснили из плодородных долин в бесплодные горы и степи, обрекая на нищенство и вымирание. Это было еще на памяти деда, а уже отцу пришлось отстаивать плодородные долины от посягательств новых племен. Вот и Сулейман потерял глаз в стычке с иноплеменниками, посягнувшими на чужие пастбища. Теперь иная борьба, она и соплеменников разводит по разные стороны фронта. И может, прав Кара-хан, когда говорит, что безбожники Кармаля и приглашенные ими русские умышленно натравливают дехкан на феодалов, чтобы лишить темный народ его вождей, на которых держатся истинная вера и священные дедовские обычаи, а затем превратить этот народ в стадо и заставить работать на рудниках?

Но зачем бы тогда русские помогали афганцам строить заводы, больницы и школы, давали им машины, учили афганских детей новым профессиям, вооружали афганскую армию таким оружием, какого она никогда не имела? В последнем-то они с Кара-ханом достаточно убедились!

И вечным укором стоит перед Сулейманом тот шурави, похожий на афганца, который голодной зимой передавал им горячий хлеб в армейской палатке. И солдаты, делившиеся с голодными жителями своим пайком. Особенно — плотный сероглазый летчик, что брал на руки детей и ломал шоколад на кусочки — всем поровну. Он все это видел своим глазом, однако не может поверить, чтобы кто-то, у кого имеется много, захотел разделить свое поровну. И все же он видел людей, которые не могли есть свой хлеб, когда рядом голодали люди чужого племени и даже чужой страны.

Куда деваться Сулейману Одноглазому от своих мыслей?!

Между тем схватка на каменной плите закончилась: крючковатое жало скорпиона было отсечено, и сольпуга разрывала врага на части, жадно пожирая. А чем они, «воины ислама», лучше этих ночных пауков? Разве Кара-хан уже не доказал, что ради собственной шкуры готов оставлять на гибель целые отряды приспешников? Разве не нанес он однажды предательского удара душману-сопернику — вождю кочевого племени? И разве от одного Кара-хана таит свои мысли Сулейман Одноглазый? Все здесь связаны пролитой кровью и боятся друг друга не меньше, чем войск правительства. Кровавая круговая порука — вот что крепче цепей привязывает их к своему страшному главарю, заставляет трепетать перед ним, рабски повиноваться ему и молчать, когда он губит даже своих.