В горах долго светает - [106]

— Здесь многие прописные истины открываешь для себя заново, — говорил Дятлов. — Вот та же забота о быте людей, об их отдыхе, подготовке к работе. Все мы знаем, что это важно, но, положа руку на сердце, в мирных, как говорится, буднях не очень-то беспокоимся, если солдат у нас в какие-нибудь авральные дни полусонным становится в строй. Здесь я таких на утреннем разводе гоню из строя — в баню и спать. А с командиров их шкуру спускаю. Нельзя иначе... Вот идут два солдата по дороге с миноискателями, первый — ничего не слышит, второй — на его следах обнаруживает мину. Это же счастье, что мина оказалась противотанковой, а не противопехотной. В чем дело? Оказывается, первый идет и дремлет на ходу. Или тот же случай с Полатайко, когда он выбросил стронутый взрыватель. Ведь сработал-то взрыватель уже в воздухе. Полсекунды решали вопрос жизни и смерти его и окружающих. Окажись тогда лейтенант вялым, несобранным — даже подумать страшно... Особо скажу о силе личного примера. Здесь, в Афганистане, нашим «комиссарам» хочется поклониться. Где трудно, где опасно — они первые. Вот когда уходит с людьми мой заместитель по политчасти Игорь Михайлович Набоков, у меня душа спокойна, прямо отдыхаю...

Игорь Набоков — первый, с кем я познакомился в саперном подразделении. В его биографии много сходства с биографией командира, они — сверстники. Оба отслужили срочную. Только Дятлов из солдатского строя шагнул в строй курсантов Тюменского высшего военно-инженерного командного училища, а Набоков уже после увольнения в запас вдруг затосковал об армейской жизни, о товарищах по взводу и решил стать кадровым офицером. Экзамены за курс танкового училища он сдал экстерном...

В инженерно-саперное подразделение Набоков пришел с орденом Красной Звезды. Эта боевая награда на груди человека отнюдь не богатырской наружности кое-кого даже удивляла. Но лишь до первого испытания. Саперы обеспечивали продвижение транспорта, неожиданно попали на минное поле, и, как это бывает часто, с окрестных сопок тут же обрушился сильный огонь душманов. Молодой офицер, управлявший колонной, то ли дрогнул, то ли растерялся, а ведь и одна потерянная минута в подобной обстановке может дорого обойтись. Набоков, не раздумывая, взял управление на себя. Командиры машин услышали в эфире твердый голос политработника, отдающего боевые распоряжения. Орудия и пулеметы боевых машин ударили сосредоточенным огнем по самым опасным целям, на угрожаемое направление выдвинулась бронегруппа, а вскоре по вызову Набокова появились и вертолеты. К этому времени под надежным огневым прикрытием саперы разминировали путь, и колонна двинулась вперед.

— Взять командование в тот момент я обязан был как офицер, в силу сложившихся обстоятельств, — объяснял Набоков. — А кроме того, это ведь и политработа — личным примером показать молодым командирам, что значит твердое и непрерывное управление в боевой ситуации.

Дятлов согласно кивнул:

— Управление в бою — это, говоря образно, рука, в которой зажата победа.

Командир надолго задумался. Может быть, увиделась ему та памятная ночь, когда впервые пришлось вести колонну через опасный район. Заминированный участок пути оказался длиной более километра. Проходили его тоже под обстрелом. Потратили не один час, снятые мины даже не считали. Но не потеряли ни одного человека, ни одной машины. Ему тогда показалось: всю ночь он нес на своих плечах железную гору — даже физически чувствовал, как болели плечи под утро от ее тяжести. Зато сразу, на всю последующую службу обрел уверенность и силу. Вот и на плечи своего заместителя по политчасти Дятлов поглядывает с уважением: неширокие вроде, а надежны. Сколько их, таких вот плеч, рядом в строю подразделения!

С саперами я расставался вечером. Хотя и не нашел здесь того ночного певца, о потраченном времени не пожалел.

По-южному быстро темнело. В небе скользили огни вертолетной пары, летящей с грузом к дальним высотам у края долины. Словно рожденные сумраком, крутились на поле седые косматые смерчи. А в ушах звучали последние слова Дятлова: «Мы решили на месте нашего расположения вырастить сад. Первые деревца уже принялись. Нашим соседям афганцы подарили лозу, и она у них прижилась, на этой вот скудной земле в первый год дала грозди. У нас тоже приживутся — и саженцы яблонь, и виноградные лозы. Может быть, этого сада я уже не увижу, а все равно: стоит перед глазами, и даже слышу, как он шумит».

Мне тоже увиделся тенистый, темно-зеленый сад, взращенный солдатскими руками на мертвой земле, где никогда ничего не росло, кроме верблюжьей колючки.

Мины и лозы... Они соседствуют на этой земле, как жизнь и смерть, свет и тьма, гибель и спасение — вечно враждующие, непримиримые силы. Но всегда, во все времена сила жизни торжествовала над силой смерти, и всегда героем людей был тот, кто выращивал лозы, охранял и защищал жизнь, и всегда бывал проклят несущий смерть, запустение, мрак.

Уже в пути спохватился, что забыл спросить саперов еще об одном: может быть, они знают солдата, о котором слышал от афганцев? Возможно, он даже служит в их подразделении? Афганцы не помнили в точности его фамилии — то ли Малов, то ли Малков, а может быть, Мальков или Малахов? Но имя они помнят точно — Иван. Он нес сторожевую службу со своими товарищами на небольшой сопке у полевой дороги. Поблизости зеленели брошенные по вине бандитов виноградники, и вокруг них поле было нашпиговано душманскими противопехотными минами, до которых еще не дошли руки саперов. Крестьяне ближних кишлаков были о том предупреждены, никто к виноградникам не приближался. Но однажды утром солдаты с поста приметили на краю зеленых зарослей какое-то движение. В бинокль разглядели: дети, двое афганских мальчишек лет шести-семи. Видно, вздумали полакомиться спелыми гроздьями на заброшенном винограднике — мальчишек этого возраста больше всего притягивают запретные места. Несчастье могло произойти в любое мгновение. И тогда один из солдат бросился вниз по склону сопки. Опасаясь, что дети напугаются, кинутся прочь и тогда беды не миновать, он оставил на посту оружие, сорвал с головы панаму и подавал ею знаки, чтобы остановились, подождали его. Заметив солдата и что-то сообразив, ребятишки замерли. Они уже разглядели шурави, а шурави детей не обижают — это знает каждый маленький афганец. У края минного поля солдат остановился, перевел дух, потом медленно пошел вперед, сосредоточенно глядя под ноги, рассчитывая и запоминая каждый свой шаг. И он дошел до испуганных, притихших детей, взял обоих на руки и пошел обратно своим следом. Какие добрые силы провели его дважды невредимым по нашпигованной смертью земле? Опыт, обостренные до предела внимание и чутье? Или просто слепая удача? Только верится мне — в ту минуту его охраняли силы самой жизни, всегда стоящие на стороне справедливости и благородства. Ведь знают же бывалые солдаты, что на войне мародеры и шкурники долго не живут...