В глубинах Балтики - [10]

Талья, натянув на себя кухлянку, потихоньку выполз из полога. Вскоре мы услышали удары — то звонкие, то глухие, как будто кто-то колол кряжистое березовое полено. Решив посмотреть, что происходит, а заодно и взять с нарт мешок с нашим продовольствием, я тоже оделся и выполз из полога.

У догоравшего костра стоял на коленях Талья, в руках у него был каменный молот, да, настоящий каменный молот, каким пользовались первобытные люди: камень почти правильной прямоугольной формы, привязанный оленьими жилами к торцу палки, отшлифованной ладонями в результате долгого употребления. Этим молотом Талья разбивал оленью голову.

Груда камней, на ней костер, человек в меховых шкурах с непокрытой головой, черные густые волосы спадали ему на глаза. В руках у него каменный молот, [33] рядом — оленья туша. Вспомнилось, что почти такую же картинку я видел в детстве в каком-то учебнике, рассказывавшем о наших давних предках. Потом, в пологе, я обнаружил еще одно первобытное орудие — острый, как бритва, каменный скребок, которым чукчи очищали шкуры убитых животных и пользовались им при разделке туш, как ножом.

Талья приветливо, широко улыбнулся и что-то проговорил. Я не знал чукотского, а он — ни одного русского слова. Но его живые, черные, как угли, глаза, замечательная открытая улыбка и жесты все объяснили: он хотел извлечь мозги, чтобы угостить нас как дорогих гостей самым лакомым блюдом.

Ужин был славный. Хозяева угостили нас оленьими мозгами, мороженой олениной и крепким, черным, словно кофе, чаем. Мы не остались в долгу. Сахар, галеты, свиное сало и мясная тушенка пришлись всем по вкусу. Когда был осушен ведерный чайник, все распарились, пришли в благодушное настроение, глаза стали слипаться. Мы улеглись на оленьих шкурах, прижались друг к другу и быстро заснули.

В 5 часов утра 5 января Этань повел нас к участку берега, где было много леса-плавника. Мы полностью загрузили его нарту сосновыми бревнами и направились к высокому обрывистому берегу. С помощью кирок и главным образом зарядов аммонала разрыхлили мерзлую землю и поставили знак — треугольную бревенчатую пирамиду с крестом наверху, общей высотой около пяти метров. Его приближенные координаты — широта 69°56' северная, долгота 168°40' восточная. Примерно в четырех кабельтовых к востоку от знака, где берег полого опускается к морю, поставили четыре столба высотой по два метра и соорудили на них площадку, на которую уложили привезенные продукты. Плотно закрыли все запасы брезентом и обвязали веревками. У основания знака мы выложили из бревен стрелу, направив ее остриём на юго-восток. В этом направлении в шести-семи километрах от знака в ясную погоду была видна яранга Этаня. [34]

Закончив работу, прокричали «ура» и дали троекратный залп из винчестеров.

Работали быстро, всего с одним перекуром. Температура воздуха держалась ровная — минус 35 градусов, тянул легкий северо-западный ветер, но мы были мокрые. Пришлось поспешить в теплый полог яранги.

После небольшого отдыха тронулись в обратный путь. Этань и его семья пообещали следить за складом и охранять его. А если умка — белый медведь — захочет полакомиться запасами, то они его прогонят. При объезде капканов Этань и Талья будут «смотреть в ледовое море сколько глаз хватит», а если увидят людей, то помогут им выйти на берег и сразу же сообщат об этом на пароходы в Певек.

Уезжая, мы оставили гостеприимным хозяевам все наши дорожные продовольственные запасы и две пачки патронов к винчестеру, а Талье я подарил темно-синюю сатиновую рубаху-косоворотку. Это была его первая в жизни матерчатая рубаха. Он был счастлив и тут же натянул ее поверх кухлянки.

На обратном пути мы сначала шли по нашему старому следу, а выйдя на лед, пошли напрямик. Теперь нарты были без груза, и мы их легко перетаскивали через нагромождения торосов. Всего восемь часов непрерывного движения, то езды на нартах, то легкого бега, потребовалось нам на возвращение к месту зимовки судов у Певека. Все мы, конечно, очень устали, но задание успешно выполнили, и потому у всех было радостное, приподнятое настроение. Наши собаки были так утомлены, что стоило остановить нарты, как они тут же легли, не ожидая, когда их распрягут.

На пароход «Урицкий» тотчас сообщили координаты продбазы на острове Айон. Капитан Ян Либертович Спрингис поблагодарил нас от имени всего экипажа за проделанную работу и сообщил, что сжатие судна прекратилось, наступила передышка в ледовой атаке. Настроение экипажа стало бодрее.

Наше знакомство с чукотской семьей с острова Айон на том не кончилось. Прошло три дня. В дверь [35] каюты постучали. Спокойно переступив порог, широко улыбаясь, вошел Этань. Он не мог побороть любопытства. Пароход «Урицкий» далеко в море, добраться до него ему не под силу, а тут у Певека стоит много пароходов, которых он никогда не видел.

Этань оставил на острове одну собаку и высокие оленьи нарты, а сам на маленькой легкой нартенке, запряженной шестью собаками, приехал к нам. Продуктов семье он оставил на неделю, рассчитывая вернуться и привезти с фактории новые запасы. Погостив у нас сутки и получив много разных подарков для семьи, Этань собрался домой. Мы проводили его с добрыми пожеланиями.