В долинах Мрас-Су - [18]

— Не надо. Теперь не поможет.

К вечеру ей стало совсем плохо. Она позвала дочь и с трудом сказала:

— Отца не бросай, Анюта. Он твой родитель, он тебя выкормил.

Это были ее последние слова.

Дверь открылась, и в юрту вошел Чабыс-Самюк. Анюта быстро встала, приветствуя гостя. Тот внимательно посмотрел на отца и дочь, поздоровался, сел на скамейку у шала и молча закурил.

— Брат, почему молчишь? — спросил хозяин.

— Пришел с хорошей новостью, но увидел только тебя и Анюту. От вашего горя язык отнялся.

— Говори, говори. Может быть, от хороших известий и нам легче будет.

— Хорошая новость: сын Зими приехал, казенную лавку открыл. Пушнину будем ему продавать, там же будем одежду и хлеб покупать. Очень выгодно, говорят. Сам Зими рассказывал. Даже в долг будут давать.

— Этот долг моей жене голову съел, дочь… — Старик спохватился и прервал речь.

— Куда денешься, без долга не обойдешься.

— Платить тяжело. Последнюю силу отдаю Тастак-баю. Прибавка с каждым годом увеличивается.

— В казенной лавке прибавки не будет, я хорошо знаю. Сколько взял, столько и верни.

— О-о! Это, действительно, хорошая новость. Если будет так — шорец отдохнет.

— Сын Зими неправду не скажет.

— Ему почему не верить, его отец правдивый человек был… Какие еще новости принес? Погда-паш мне говорил, будто бандиты Карам-бая избили.

— Какие бандиты? Такие же, как мы с тобой, — Максим да Санан. Карам-бай сам на Максима напал, а Санан заступился.

— Ай-ай! — покачал головой Корней. — Вы живете среди людей, привыкли не бояться. А мы как дикие звери: слово вымолвить боимся перед баем.

— Раньше все боялись. Это молодежь храбрая стала. Никого не боится.

— Это хорошо. Но почему они против власти пошли? Ты мне сам говорил, что новая власть пришла, хорошая власть…

— Они против власти не пошли. Нет, этого не скажешь. Они против баев пошли. Советская власть тоже против баев. Это Сергей, брат Тастак-бая, выдумал, что Санан с Максимом бандиты. Наверное, его брат подучил.

— Так, так, это может быть.

— Сергей и меня арестовал, в холодный амбар закрыл. Спасибо Санан с Максимом освободили.

— Смотри, что делается.

— Об этом я и пришел с тобой потолковать… — Самюк взглянул на Анюту.

Та поняла и вышла из юрты. Неприлично девушке слушать, когда старшие решают большое дело.

За пашней на опушке леса горевала кукушка: ку-ку! ку-ку! Словно она потеряла кого-то очень дорогого. Анюта бросила абыл[28], села на пень и заплакала. Ее черные косы двумя огромными змеями упали на грудь.

Корней тоже оставил абыл и подсел к дочери.

— Перестань, Анюта. Мать слезами не вернешь. Я, ты знаешь, совсем маленьким остался без матери, без отца. Однако осилил горе: земля стала моей матерью, небо — отцом. Все люди умирают. А пока мы живы — надо жить. Для тебя только еще утро настает. Впереди длинный солнечный день. Я доживаю свой век и ни разу не плакал.

— А твои песни, отец? Их слова — те же слезы.

— Я пою обо всем, Анюта. О Мрас-су пою, о Кара-таге пою. Пою о горе народном. Не я виноват, если у нас много горя. А тебе чего плакать? У тебя есть отец, который не даст тебя в обиду. Есть очаг, у которого согреешь душу. Да и жизнь у тебя будет не та, что у нас.

Анюта в первый раз слышала такие горячие слова. Ничего не ответив, она только крепче прижалась к старику.

Им обоим захотелось немного помолчать.

Снова закуковала кукушка, и снова стало тихо в тайге.

— Ой, дочь, кто-то идет.

— Кто? — испуганно спросила Анюта и подняла голову:

— Кажется, те, о ком говорил Самюк, — Санан и Максим! Вымой-ка лицо и руки.

Девушка послушно побежала к реке.

Как приятна холодная вода! Умывшись, девушка словно впервые увидела перед собой пестрый цветочный ковер, серебристые кусты цветущей черемухи. И как весело кукует кукушка!

Сердце Анюты билось так сильно, что она сама слышала его стук.

— Санан и Максим! О них так много говорили сейчас в улусах!..

Неловко поздоровавшись с гостями, девушка смутилась и убежала к большому кусту черемухи. Знакомый с детства аромат цветов понемногу вернул ей спокойствие. Она раздвинула ветки и взглянула на отца и юношей. Те разговаривали, как старые друзья. И это почему-то было приятно Анюте.

Вернувшись на пашню, она спокойно взялась было за работу, но Санан взял у нее абыл и сильными, привычными руками глубоко вогнал его в землю. Он, будто играя, поднимал и разбивал твердые глыбы целины.

Максим последовал примеру друга и взял абыл старика.

Отец с дочерью несколько минут молча наблюдали за их работой. Затем Корней подошел к юношам и протянул руку за абылом: неловко заставлять гостей работать. Но Санан и Максим не отдали мотыг.

Тогда Анюта сходила домой и принесла еще две. Так начался напряженный, но веселый труд четверых. Никто не говорил, не смеялся. Только Максим временами весело покрикивал:

— Давай! Давай!

7

Уставший за день Корней дремал, сидя на бревне.

Анюта варила перед юртой лапшу. Ее матовое лицо раскраснелось, глаза сияли. За эти два-три дня ока привыкла к юношам, словно знала их несколько лет.

А они сидели на пороге и молча следили за ней.

— Таких глаз я еще не видал! — шепнул Санан Максиму.

— А лицо?

— Хороша.

— Она все время смотрит на тебя. Ты ей нравишься. Хорошая пара!