В долинах Мрас-Су - [17]

— Зачем обижаешь?

Санан усмехнулся: долгим, пытливым взглядом осмотрел друзей и серьезно сказал:

— Я так и думал. Мы для того и пришли, чтобы проверить вас. Будете меня слушаться?

— Будем! — дружно ответили ребята.

— Даете клятву?

— Даем!

— Тогда пойдемте все вместе.

Через несколько минут от юрты отделились четыре легких тени и одна за другой утонули в сумраке тайги.

В далеком небе ярко горели звезды. От мороза звонко потрескивали деревья.

Юноши бесшумно бежали берегом реки.

Дом волисполкома стоял возле самой Мрас-су, в стороне от улуса. Немного не доходя до него, Санан оставил своих спутников в кустах, а сам пошел, на разведку.

Ему повезло. Заглянув в окно, юноша увидел Чабыс-Самюка. Старик стоял перед столом, за которым сидел Сергей. Председатель волисполкома стучал по столу кулаком и что-то кричал.

Санан рванулся было к двери. Но скоро одумался. Нельзя терять голову. Надо выждать. И действительно, Сергей скоро встал, нервно накинул на плечи пальто, сунул в карман наган и повел старика в амбар. Санан спустился с завалинки и побежал к товарищам. Говорить он ничего не стал, а просто махнул рукой.

У амбара, стоявшего шагах в двухстах от исполкома, послышалось звяканье ключей. Сергей спустился с крыльца, завернул за угол, но ребята мигом схватили его. Санан пригрозил ему кулаком, и председатель волисполкома покорно отдал наган и ключи.

Заговорщики быстро открыли амбар, освободили Чабыс-Самюка и втолкнули на его место Сергея. Снова звякнули ключи.

— Замерзнет, отпустите человека, — попросил Самюк.

— Ничего. Ночь просидит — не замерзнет, а завтра умнее будет, — громко ответил Санан и приказал всем двинуться назад.

— А ты зачем остаешься? — спросил Муколай.

— Помните свое слово? Обещались меня слушаться? Еще не все сделано. Идите, я скоро вас догоню.

Ребята нехотя повиновались. Медленно, то и дело оглядываясь, один за другим спустились к реке. Проводив их глазами, Сатан несколько раз обошел вокруг амбара, потом подошел к двери, отомкнул и негромко сказал:

— Слушай, Сергей! Мы не бандиты, и мы тебя не тронули. Не трогай и ты наших друзей. Тронешь — хуже будет. Второй раз живым не выпустим. Слышишь?

— Слышу, — глухо ответил пленный.

Санан приоткрыл двери и с размаху бросил в темноту амбара ключ и наган.

Вслед затем Сергей услышал, как скрипнул под лыжами снег…

Ровно в десять утра председатель волисполкома вошел в свой кабинет. Там его, как всегда, уже поджидал делопроизводитель — широколицый, плечистый Ийванан.

— Товарищ председатель, когда прикажете собрать отряд для преследования бандитов?

— Не надо! — вяло отмахнулся Сергей. — Слишком много шуму. А у бандитов везде свои люди. Надо отобрать особенно надежных людей. Дайте мне список, я его просмотрю сам. И прошу вас держать это в самом строгом секрете.

6

У шаала сидела девушка и грустно смотрела на пламенеющие угольки: это все, что осталось от огромного кедра, который еще недавно стоял у юрты — один среди молодых, веселых пихт. Девочкой она любила играть под ним. Строила шалаш, в котором все было, как в настоящем охотничьем жилище, вплоть до кочерги, лежавшей у кострища. Девочка играла, а могучий кедр над игрушечным шалашом лениво покачивался от ветра.

А сколько прекрасных, тяжелых шишек пряталось в его длинной, густой хвое!

И вот старый друг высох. Весной отец срубил мощное дерево, разрезал его на двухаршинные чурки и перенес к юрте. Потом расколол на тонкие поленья, и Анюта подтаскивала их к шаалу, разжигала берестой. Поленья горели весело и шумно…

Но вот от огромного кедра остались одни угольки…

Девушка смотрит на остывающий пепел, и ей начинает казаться, что скоро она сама догорит так же, как догорело любимое дерево.

«Высохну и замолчу, как эти угольки», — думает она.

Детство Анюты было невеселым и грустить ей приходилось часто. А теперь, когда умерла мать и они остались со стариком Корнеем только вдвоем, девушке стало совсем тяжело. Отец после смерти матери сгорбился, еще больше поседел и, когда остается дома, целыми днями поет унылые песни. Эти песни, как игла, прокалывают сердце. Особенно одна:

У диких зверей свои детеныши есть,

У диких птиц свои птенцы есть.

У человека, родившегося мужчиной,

Свои наследники есть…

Слушая ее, девушка отворачивалась в сторону и плакала. Почему она не родилась мальчиком? Род отца не умер бы, люди звали бы ее отцовским именем.

И в памяти девушки снова оживают недавние черные дни…

Все выше поднималось солнце над горными хребтами, все отвеснее падали на землю его лучи. Начал таять снег. Зашумели речки. Прилетели скворцы. Все кругом пело, смеялось и радовалось.

Одна Анюта не радовалась. Она видела, как вместе со снегом таяла мать. Видел и отец. Но молчал. Он почему-то боялся заговорить об этом с дочерью.

А мать все чаще гладила Анютину голову, целовала ее задумчивые темные глаза.

— Почему не играешь, Анюта? Сходи на гору, там бурундуков много. У отца хороший лук и легкие стрелы. Вот растает снег — колба вырастет, кандык поспеет…

А когда ложбина и луга начали покрываться фиолетовым ковром молодой зелени, мать вовсе слегла. Корней собрался было за шаманом, но больная покачала головой.