В дни войны: Семейная хроника - [125]

Как приятно было вернуться в чистый отель и в уютной тишине забраться в кровать. Вспомнилось, как в раннем детстве нас водили на Масленицу на вербный базар. Как все было нарядно, весело! Весенний день, сверкающий, начинающий таять снег, лужи с блеском солнца и синего неба — запах снега, весны. На улицах — разукрашенные лентами и бубенчиками «вейки», а на самом базаре — щелканье и свист птичек в клетках. И везде — на всех будочках развешаны клетки с прыгающими, поющими птицами. Мы всегда возвращались домой с птичкой в клетке, которая вскоре улетала через открытое окно… И не только птицы славили весенний день; дети, взрослые смеялись, перекликались, свистели в пестрые свистульки, дудки — у всех детей в руках прыгали на резинках яркие разноцветные «растягаи», трещал «тещин язык». С особой волнующей музыкой кружилась нарядная, расписная, с блестками, карусель, с разноцветными лошадками, сидеть на которых и кружиться под чудную романтическую карусельную музыку было счастьем, радостью, мечтой, так хотелось, чтобы сверкающая карусель никогда бы не останавливалась и можно было бы скакать и скакать на белом в серых яблоках коне…

Нам всегда покупали в разукрашенных цветами и лентами расписных балаганчиках сладости, вкуснейшую, рассыпчатую халву, розовую, белую, бледно-зеленую пастилу. И мы возвращались домой полные радостных впечатлений, усталые от весеннего воздуха, крика, звона базарной музыки; нас укладывали спать, и сквозь сладкий сон я слышала напевный голос бродячего татарина из глубины двора: «Халат-халат… и костей-тряп…» Счастливые звуки непотревоженного детства…

ДОМ ГЕГЕЛЯ

Курс для иностранных студентов проходили еще до войны в филиале Берлинского университета — в большом доме, расположенном вблизи университета, на реке Шпрее. Филиал назывался Дом Гегеля, в этом доме преподавал и размышлял великий немецкий философ Гегель. Расположен Дом был напротив Pergamont-музея — только перейти речку Шпрее, в самом центре города, близко от Кайзеровского дворца, от оружейной палаты, Tiergarten — охотничьих угодий Фридриха Великого и Бранденбургских ворот. И театров, и знаменитой Unter den Linden, и маленьких вилл около аллеи. Самый центр торжественного старого Берлина. Unter den Linden — сколько раз я слышала от моей англичанки описание улицы под липами: это — широкая магистраль, ведущая от дворца к Бранденбургской триумфальной арке, дальше проходит через Tiergarten с прекрасными мраморными статуями и бюстами, густыми деревьями и кустами. Около Тиргартена — район посольств, отелей, правительственных учреждений и чудесных вилл на улицах, засаженных каштанами и липами. Это, кажется, единственный район Берлина, где все время видишь небо, под которым построен город. К сожалению, этот район уже очень пострадал: много обрушившихся домов и вилл. Но все улицы тщательно расчищены и выметены. Здесь чувствуется размах огромного города, который очень внушителен.

Много зданий посольств построено при Гитлере уже в его сверхчеловеческом масштабе. Я часто ходила гулять по этому району, когда переехала в пансион при Доме Гегеля и очень полюбила его. Мне нравилась широта улиц, смесь старых построек тяжелого классического стиля и новых — тоже серых, но еще незакопченных — имперского стиля, с большим количеством громадных колонн и каменных орлов со всегда раскрытыми крыльями. На меня действовало очень успокоительно то, что в Тиргартен стоял самый большой, самый крепкий, самый знаменитый «непробиваемый» бункер в Берлине.

Очень полюбила здание Арсенала, особенно рельефы масок умирающих воинов под самой крышей; их лепил Андреас Шлютер, о котором я читала в немецкой книге по истории искусств в Германии, что он уехал на Восток и «следы его исчезли в тумане неизвестности». А во всех русских книгах по архитектуре Петербурга написано, что дворец Петра в Летнем саду построен по проекту Андреаса Шлютера и Трезини (отца). И как же чудно построен. Как все красиво и просто и в самом дворце — с кафельными сложными печами в голубых изразцах и темной мебелью… И из окон видны Нева, Фонтанка и Летний сад.

Я нашла в Тиргартене большой бюст Шлютера с мраморными, чуть пожелтевшими локонами, ниспадающими на его плечи, с высоким прекрасным лбом и тонкими чертами лица. Я несколько дней рисовала в парке на очень большом листе бумаги мягким черным карандашом бюст Шлютера в его натуральную величину. И рисовала несколько его «масок смерти» — умирающих воинов…

Мне очень нравились столичные виллы — все разные, с красивыми фасадами, высокими окнами, многие уже — поврежденные войной. Как мне хотелось посмотреть, кто же живет в этих домах, какие люди встречаются в залах за этими дверями с зеркальными стеклами, о чем они думают, о чем говорят, о чем заботятся жители «состоятельного породистого» Берлина. Днем ни в саду перед домом, ни в окнах никогда никого не было видно, иногда лишь прислуга протирает окно. А вечером я никогда не гуляла — я панически боялась налетов на Берлин, особенно потому, что мама и семья жили так далеко от меня, в северной части города, и я чувствовала себя одинокой и уязвимой. Днем я несколько раз спасалась в знаменитом сером бункере Тиргартена и, все-таки, хотя он был как крепость, внутри было страшно: наверху были расположены зенитные орудия и, когда они стреляли при налетах, весь бункер содрогался и гудел, и нельзя было разобрать, что этот гул и уханье — выстрелы или прямое попадание бомб.