В чужой шкуре - [15]

Двугривенный

I

Если бы впоследствии Андрея Ивановича спросили, как он прожил последние недели своего «подвижничества», он бы, вероятно, сам не сумел точно ответить. Он мог бы только сказать, что ему довелось «хлебнуть горя до дна».

Так как, по условиям пари, Андрей Иванович должен был существовать исключительно на средства, добытые собственным трудом, отнюдь не прибегая ни к посторонней помощи, ни к собственным средствам, ни к займам, то Андрею Ивановичу пришлось очень туго с его несчастными пятью рублями…

Андрей Иванович был человек щепетильно-честный в своих житейских отношениях, и поэтому противник его Курилин мог быть вполне уверен, что Андрей Иванович сам признает себя побеждённым, если не выполнит почему-либо условий пари. Признать же себя побеждённым он окончательно и бесповоротно не хотел: выигрыш пари сделался его idée fixe, каким-то «подвигом чести».

Правда, оставшись «на мели», Андрей Иванович «ликвидировал» кое-что из своего имущества, но это не противоречило условиям пари; во всяком случае это не значило прибегать к собственным средствам, так как прежде всего ухудшало положение самого Андрея Ивановича. Если и можно было с натяжкой считать роскошью пиджачную пару, калоши, пальто летом, то теперь, осенью, все эти вещи являлись предметом первой необходимости. Итак, прежде всего надлежало найти какую-нибудь работу для того, чтоб обеспечить себе квартиру и пропитание на эти две-три недели, остающиеся до срока.

И Андрей Иванович начал искать работу.

Оказалось это, однако же, делом очень нелёгким, и прежде всего ему пришлось убедиться, что добывание денег находится в обратной пропорции с их расходованием. Прежде, во время своей петербургской жизни, на которую теперь Андрей Иванович приучился горьким опытом смотреть презрительно, — он не считал за деньги какую-нибудь сотню-другую… Теперь он познал, как много иногда значит в человеческой жизни жалкий «рубль».

Прежде Андрей Иванович затруднился бы сразу сказать, на что может понадобиться «рубль» — теперь он знал, что эта монета символизирует собой тёплый кров и пищу на несколько дней, и что заработать этот рубль человеку, не имеющему «определённых занятий», очень и очень трудно.

Таким образом судьба заставила Андрея Ивановича сделать настоящую «переоценку ценностей» — занятие очень модное для тех, кто проделывает его, сидя в кабинете, а не разгуливая в осеннюю пору по грязной набережной в ветер и дождь, согреваясь не столько одеждой, сколько движением.

II

Прежде всего Андрей Иванович попробовал сунуться «по письменной части», или, как говорится в том быту, который сделался бытом теперь самого Андрея Ивановича, «околачивать пороги» разных контор и канцелярий.

— Те скромные условия, которые я предложу, — соображал Андрей Иванович, — дают мне надежду на успех.

Такую же надежду возлагал он и на то счастливое обстоятельство, что пальто и последняя пиджачная пара ещё не были пущены «в оборот».

Нанявши случайно подвернувшийся угол с «пищией» за два рубля в неделю и обеспечив себе таким образом ночлег и скудное пропитание на первое время, Андрей Иванович начал свои скитания.

Увы! — в первые же дни ему пришлось горько разочароваться. Всюду, куда он ни заходил, навязывая свои услуги «по письменной части», ему не повезло: везде было полным полно.

В одной конторе его окидывали не то небрежным, не то подозрительным взглядом и старались поскорее выпроводить; в другой он вовсе не мог добиться толку, и его без дальнейших околичностей выставляли «за дверь»; в третьей начинали расспрашивать, и тогда в душе Андрея Ивановича зарождалась надежда, что «наконец-то» — однако, после расспросов говорили, что места нет, чтобы наведался через недельку; в четвёртой сказали, что у них не богадельня… И почти везде в тоне, звучавшем в разговоре, бедному «искателю должности» слышалось скрытое: «шляются, прощелыги разные!» Прямо этого не говорили, но это, несомненно, чувствовалось.

Кроме того требовали в тех местах, где снисходили «до разговора», рекомендацию.

Андрей Иванович, конечно, не мог представить никакой рекомендации. Он заявлял, что служил в компании «Заря», но тогда, как ему показалось, к нему начинали относиться ещё недоверчивее: по крайней мере его тогда спрашивали: «Почему же вы „разочлись“? Служили бы лучше в своей компании, чем шляться».

Андрею Ивановичу невозможно было объяснить, как и почему он был уволен и очутился на улице: прежде всего той «правде», которую он мог рассказать, никто бы не поверил, а затем Андрей Иванович отлично понимал, что «благородные, гражданские мотивы», бывшие причины его увольнения, не будут никаким начальством одобрены: беспокойных альтруистов начальство обыкновенно не любит.

Как бы то ни было, но Андрей Иванович проел последний свой двугривенный, а места не нашёл. Было пущено в оборот сперва пальто, потом и пиджачная пара. Взамен этих необходимых для человека вещей была приобретена поношенная куртка и тёплые (на вате) брюки. К счастью куртка попалась «по сезону» и всё это досталось по сходной цене. Таким образом неизбежность «голодовки» и «холодовки» отсрочилась на несколько дней.