В честь пропавшего солдата - [49]

Два велосипедиста едут по дамбе, на расстоянии мне слышен скрип педалей и обрывки разговора.

«Ssst. Don’t move, — говорит он и заталкивает меня ещё глубже, — wait».[38]

Он смотрит на приблизившихся велосипедистов, его рука успокоительно постукивает по моему колену.

«Kiss me»[39].

Мы сидим там ещё некоторое время, затем он несёт меня до первой песчаной отмели и опускает под защиту камышовых зарослей. Словно исследуя, он держит меня в объятиях, смахивает волосы с моего лба и щиплет меня за нос. Затем он снимает деревянные башмаки с моих ног, притягивает к себе между коленями и выпятив губы, целует мой пересохший рот. Он задирает свою одежду вверх и кладёт мою руку на свой обнажённый центр, тёплую выпуклость под моими пальцами.

«You happy? You like?»

Он закрывает глаза, когда говорит мне это. Я боязливо держу свою руку на месте, куда он её приложил, в то время как его рука нежно двигается у меня между ног до тех пор, пока моё тело не отвечает; я чувствую, как мой член поднимается под его прикосновением и вытягивается вдоль его ладони, разворачиваясь в сторону.

«Jerome, come on».

Он говорит тихо, словно укладывает меня спать и прижимается к моим губам. Я предоставляю себя его власти и пребываю в напряжении, потому что его рука всё ещё массирует и щиплет меня.

«Sleep», — говорит он, снимает свою куртку и целует небольшой бугорок в моих штанах. Лёжа рядом со мной, он напевает, я слушаю: всё что он делает — увлекательно и прекрасно. Когда я кладу на него руку, он удивленно смотрит на меня.

Песок подо мной становится влажным и холодным, как будто море смачивает его под моей одеждой; его голова склоняется на бок, дыхание становится размеренным и глубоким. Над нами кричат чайки.

Я смотрю на его беззащитное лицо, приоткрытый рот и тонкую белую полоску зубов между губами. Время от времени он похрапывает.

«Он возьмёт меня с собой, — думаю я. — Если я больше не получу вестей из дома, то останусь с ним, он будет ждать меня со своей машиной, и мы поедем в его страну». Его потрескавшиеся губы, слегка втянутые щёки, почти сросшиеся брови и толстая, крепкая шея — я путешествую своими глазами по этому, я готов тщательно нарисовать это — цвета, линии, шероховатости, каждую деталь — чтобы никогда не забыть!

Осторожно я дотрагиваюсь до своей руки под рубашкой. Он открывает глаза и смотрит на меня с удивлением, словно задаётся вопросом, как он оказался на этой песчаной отмели, с этим мальчиком, и что он здесь делает. Он громко зевает.

Я охотно бы сказал что-нибудь ему, поговорил бы с ним, молчание между нами гнетёт и каждый раз снова увеличивает расстояние между нами.

Кряхтя, он подползает поближе ко мне и я могу лицом зарыться в его рыжеватые волосы. Он кладёт свои холодные руки между нами.

Почему он спит всё время? Я думал, что он будет делать то же, что и вчера, я боялся этого, но теперь, когда ничего не происходит, то я чувствую разочарование.

Я думаю об Амстердаме, услышу ли я что-нибудь о них, моём отце, моей маме? Вдруг они умерли, что мне тогда делать?

Мне холодно, и я устал, я должен встать и идти домой, иначе я опоздаю ещё раз, но Волт продолжает мирно спать, как ребёнок.

Время от времени в камышах что-то шумит, и словно кто-то подглядывает за нами и тогда я быстро поднимаю голову. Волны с шумом накатываются на берег, снова и снова поглощая песок пузырящейся водой.

Время идёт, почему он не шевелится? Маленький жучок ползёт по его волосам, с трудом находя дорогу среди лабиринта их переплетений.

Он просыпается и чешет шею.

«Baby».

Он сонно разглядывает меня. Я не ребёнок, я его друг. Он смотрит на часы, испуганно встаёт и поднимает меня.

«Go, — говорит он и легонько подталкивает меня, — quick».

Мне кажется, что нахожусь в школьном классе. Я отряхиваюсь от песка и обуваю сабо.

«Он забыл обо всём, — думаю я. — Ничего, что мы делали вчера, сегодня не повторилось».

И теперь он не возьмёт меня с собой, всё иначе, чем мне казалось.

«Morgen?» — хочу спросить я, но как?

Он садится у воды и закуривает сигарету.

Ни поцелуя, ни объятий?

Когда я уже стою на дамбе, он всё ещё сидит; я хочу крикнуть, но моё горло издает только каркающий звук.

Остаток дня бесконечен. После обеда мы идём с Хейтом к лодке и помогаем ему вычерпывать воду из корпуса. Монотонное вытряхивание наполненной жестяной банки происходит механически; равномерным движением я зачерпываю банкой и внимательно вслушиваюсь в глухой всплеск за бортом лодки, раз за разом, сначала Мейнт, затем я, и так до бесконечности. Мейнт что-то говорит мне, и Хейт указывает на что-то — я делаю вид, будто слушаю. Они ничего не должны заметить, я не должен дать им даже самого незначительного повода для подозрений. Делать вид, что всё в полном порядке. Я разговариваю, ем, двигаюсь, черпаю совком воду в лодке, отвечаю Хейту и строю рожи Мейнту, всё как всегда…

Но после всего этого, я упрямо поднимаюсь на дамбу и смотрю на море. Тучи чаек белеют на фоне становящегося серым неба, очень отчётливо я слышу их далёкие крики. Напряжённо я вглядываюсь вдаль: там был он, там лежали мы…

«Эй, помоги мне, — говорит Диет и суёт мне в руку доску для резки хлеба, — смотри, не засни». Ужин позади, я помогаю ей убирать.