В черной пасти фиорда - [4]

В первом же отсеке торпедисты: старшина группы торпедистов мичман Александр Пухов, командир отделения старшина 2-й статьи Василий Кабанов, старшие торпедисты Александр Доможирский и Дмитрий Крошкин. Связь с центральным постом поддерживает старший электрик Георгий Бабошин.

Кажется, все тихо, спокойно. Но люди настороже: а вдруг прогремят взрывы, появятся повреждения, начнет поступать вода… В отсеке приготовлен аварийный инструмент. Новожилов то и дело дает вводные, проверяет действия подчиненных.

Такая же примерно обстановка складывается и в других отсеках: в кормовом, где минеры готовятся к предстоящей постановке, в дизельном, электромоторном… Люди неусыпно несут службу на своих боевых постах. Несут долгие часы. Все понимают, что подводный корабль в опасном районе, надо быть начеку, не расслабляться, но энергичных действий, необходимых для разрядки, нет. Такое состояние больше всего и выматывает нервы.

Мне и командиру БЧ-1–4 старшему лейтенанту И. Г. Афанасьеву легче. Мы заняты живым делом: ведем подводную лодку в заданную точку. Это интересно, и тишину не ощущаешь. В обычных условиях, в море, курс на карте прокладывает штурман, он же определяет место корабля, намечает точки поворота, естественно под контролем командира. В заливе, в узкостях и среди опасностей, как теперь, командир непосредственно сам маневрирует, ведет корабль как лоцман. Штурман же вслед за каждым поворотом, за переданным ему пеленгом наносит на карту курс, место корабля и время.

А штурман у нас хороший, опытный, я ему вполне доверяю — при проверках ошибок не замечал. В штабе мне говорили, что, очевидно, Афанасьева вскоре выдвинут на должность дивизионного штурмана. А замена ему есть — наш второй штурман командир рулевой группы лейтенант Н. И. Ямщиков. Несмотря на молодость, он обладает обширными знаниями и отличается аккуратностью, свойственной навигаторам.

В отсеках по-прежнему тихо. Мы двигаемся почти бесшумно. Никаких разговоров, редкие команды передаются и репетуются вполголоса.

— Пять градусов справа по носу шум винтов малого корабля!

Доклад акустика настораживает.

— Дистанция?

— Тридцать — сорок кабельтовых!

Осторожно поднимаю перископ, всматриваюсь. Акустик ошибся в оценке расстояния: до парусно-моторной шхуны, идущей контркурсом под западным берегом фиорда, менее 20 кабельтовых. Фуртас в этом не виноват: прибора определения дистанции у нас нет, а прием на слух в заливах с неровным дном часто порождает ошибки.

Кто идет? Если враг, да еще с подслушивающей аппаратурой, он может обнаружить лодку. Невоенное судно вряд ли заметит. Тщательный осмотр склоняет меня к выводу — вероятнее всего это местный рыбак. Осторожность не помешает, и мы уходим на 30-метровую глубину.

При расхождении с судном акустик внимательно следит за ним. Да и я принимаю в этом участие. Обычно мне передают из акустической рубки вторую пару наушников. А слушать надо: если судно меняет курсы, это уже подозрительно; если время от времени стопорит ход, значит, ведет поиск подводной лодки.

Шхуна удаляется. Мы, незамеченные, продолжаем углубляться в фиорд. Напряжение спадает.

Инструктор политотдела Новиков спрашивает:

— Насколько помнится, товарищ капитан третьего ранга, подводный минный заградитель «Краб» поставил мины перед Босфором?

— Да, на линии входных мысов. К чему вы это вспомнили?

— Поставить мины внутри фиорда — это же шаг вперед. Известно, что противник уделяет больше внимания району перед входом — производит, в частности, контрольное траление. Наши мины явятся «сюрпризом» для гитлеровцев.

— Что ж, пусть враг трепещет от наших мин, — нарочито громко говорю я, чтобы слышали все, кто находится в отсеке.

И опять наступает тишина. Через 10–15 минут подвсплываем на перископную глубину, уточняем свое место и снова погружаемся на 30 метров. Делаем это в интересах скрытности, главным образом от авиации. В здешних прозрачных водах самолет легко обнаружит подводную лодку, будь она под перископом.

Новиков уходит в кормовые отсеки, где идет подготовка мин к постановке.

Минеров у нас всего лишь два, причем они же являются специалистами и по торпедному оружию. Опытнейший из них — старшина 2-й статьи Наум Величко. Еще зимой 1939/40 года он участвовал в боевой постановке мин, произведенной подводным минзагом «Л-1». Да и на «Л-20» Величко был одним из первых, кто побывал в ратном деле: в составе команды, возглавляемой старшим лейтенантом Новожиловым, он ставил противопехотные мины на подступах к Ленинграду. Это было в августе 1941 года, когда мы готовили лодку к переходу на Север. Минеры со строящихся кораблей в содружестве с армейскими саперами создали около десятка минных полей. В этой напряженной, связанной с риском работе участвовал и наш второй минер — Николай Юров.

Настрой у минеров, я бы сказал, воинственный. Парни рвутся в бой. Семья у Величко осталась на Украине, у Юрова — на Смоленщине.

Работу минеров организует лейтенант Н. В. Апрелков, командир минной группы. Он совсем юн, хотя и успел побывать на сухопутном фронте — курсантов военно-морского училища в первые месяцы войны послали на передовую. Выл ранен, после лечения пришел к нам. Я по-отечески его жалею — уж очень он болезненно переносит качку. А профессию моряка и корабль свой любит — ни жалобы, ни просьбы о переводе на берег.