В черной пасти фиорда - [3]
Мины ставим в фиорде
Обойдя отмель, входим в Тана-фиорд. Входим — это, пожалуй, не то слово. Ведь фиорд — не родная гавань. К тому же мы пробираемся в глубь залива. Ощущение, прямо скажем, не из приятных. И уж совсем скверно, если враг обнаружит нас. Маневр здесь стеснен. Пришлось бы уходить от преследования на малом ходу (поменьше шума), а это потребует длительного времени. Противник успеет собрать свои противолодочные силы и средства. Мы можем, конечно, всплыть, применить лодочную артиллерию. Но это — крайняя мера.
В начале войны гитлеровцы, понадеясь на пресловутый блицкриг, не оборудовали северный театр своих военных действий, чем блестяще воспользовались североморские подводники. Они всплывали, открывали по вражеским кораблям огонь из пушек и одерживали победы. Пример в этом не раз показывал наш замечательный комдив М. И. Гаджиев. В одном из походов он находился на подводной лодке «К-3». 3 декабря 1941 года лодка вышла в торпедную атаку и потопила большой вражеский транспорт. Корабли охранения, однако, начали преследовать лодку. Они имели возможность дополнительно вызвать противолодочные силы: место боя находилось в 17 милях от порта Хаммерфест. Вскоре так и случилось — на горизонте появилось еще несколько кораблей. Было решено: всплыть и открыть артиллерийский огонь. В какие-нибудь 7–8 минут артиллеристы подводной лодки потопили сторожевой корабль и катер, второй катер поспешно отошел к берегу. Лодка успела прорваться дальше в море.
А год спустя на побережье появились немецкие артиллерийские батареи, дополнительные наблюдательные посты. Вражеское командование расширило сеть прибрежных аэродромов, усилило противолодочные средства. Опыт показывает, что теперь всплытие подводных лодок вблизи противника сопряжено с большой опасностью.
Тана-фиорд вдается в сушу на 25 миль[3] и тянется к югу подобно коридору, почти не меняя ширины. В вершине залива расположено селение Тана. Глубины по оси фиорда большие — порядка 150–200 м. Берега гористые, довольно крутые. Проникнуть в глубь залива мы должны миль на десять. Это много, если учесть, что мы двигаемся 2,5–3-узловым ходом. Около семи часов уйдет на переходы да час на постановку, а если что-нибудь помешает, то и больше.
Кораблей противника не видно. (Дозорные катера, вероятно, еще провожают транспорт.) Не видно и барражирующих самолетов. Оснований для беспокойства вроде бы и нет. А состояние экипажа в психологическом отношении изменилось — люди стали до предела серьезными, настороженными. Это и понятно. В тылу врага все дышит холодом.
Проходит час. В гнетущей тишине краснофлотцы и командиры стоят на своих постах по боевой тревоге. Основные действия происходят в центральном посту, нашем главном командном пункте. Боцман мичман Павел Каравашкин управляет горизонтальными рулями. Время от времени он перекладывает рули всего на несколько градусов, и лодка точно держится на заданной глубине. Иногда он докладывает, что требуется поддифферентовка. Командир БЧ-5 (старший инженер-механик) Александр Николаевич Горчаков и сам не спускает глаз с приборов и, как правило, заранее отдает распоряжения. Тогда старшина трюмных мичман Василий Леднев, большой мастер своего дела, вместе со старшиной 2-й статьи Иваном Николенко, стоящим у реостата электромотора, откачивают воду из уравнительной цистерны или добавляют в нее из-за борта.
На вертикальном руле Григорий Мирошниченко — командир отделения рулевых. Он понимает: в чужом заливе, среди камней и отмелей, лодке даже при малейшем вилянии грозит опасность. И старшина 2-й статьи ведет корабль как по ниточке.
В углу отсека, за легкой перегородкой, акустик старшина 2-й статьи Петр Фуртас. Через открытое окошечко вижу, как он поворачивает маховичок прибора, прослушивает горизонт вкруговую. Лицо, как и у всех, сосредоточенное. У акустика теперь особая ответственность: он должен улавливать все звуки, возникающие в фиорде.
В центральном посту все трудятся. Это отвлекает нас, сглаживает напряженность. Иная картина в других задраенных отсеках (в подводном положении, тем более в период боевой тревоги, все двери переборок закрыты герметично). Краснофлотцы и командиры лишь следят за работой механизмов, которые действуют безотказно (недаром лодка так тщательно готовилась к походу). А когда человек без активного дела, время тянется томительно медленно. И невольно думается: как-то все обойдется… В отсеках холодно. Погреться бы, поиграть мускулами, дать организму встряску, но и это нельзя: при физических нагрузках больше расходуется кислорода, а его надо беречь.
В носовом отсеке командир БЧ-2–3[4] старший лейтенант Е. В. Новожилов неподвижно сидит на разножке. Евгению Васильевичу уже за тридцать. Плавал он и матросом, и боцманом, а после окончания в 1931 году мореходного училища служил в Балтийском пароходстве помощником капитана. Но судьба связала его с Военно-Морским Флотом. Окончив училище имени М. В. Фрунзе, Новожилов плавал на подводных лодках, был дивизионным минером. На «Л-20» он пришел за год до войны. Коренастый, широкоплечий, старший лейтенант обладает огромной силой — легко поднимает две двухпудовые гири и запросто играет ими. Он опытный организатор и воспитатель личного состава. Его любят и уважают, беспрекословно слушаются, и не потому только, что у старшего лейтенанта громоподобный бас, — у него и обширные знания, и моряк он бывалый.
