В чеховском Мелихове - [18]

Шрифт
Интервал

написана «Чайка». А. П. Чехов».

11 марта 1893 г. Антон Павлович писал: «Купили сруб для кухни и заказали сруб для флигеля, предназначенного для Ивана и Иваненко. Флигель будет построен в саду, около забора, против аллеи любви, так что в то же время будет служить сторожкой».

Через год, 21 апреля 1894 г., он писал Суворину: «Начинаю строить хорошенький флигель». А уже 28 июня 1894 г. ему же с восторгом сообщал: «Флигель вышел мал, но изумителен. Плотники взяли за работу 125 рублей, а устроили игрушку, за которую на выставке мне дали бы 500 рублей».

Вначале флигель предназначался для ночлега гостей. В нем месяцами жили гостившие у Чехова родные, останавливались друзья и знакомые. Флигелек так полюбился Чехову, что с 1895 г. он переселился в него сам и устроил здесь свой рабочий кабинет.

В этом крошечном домике всего 20 квадратных метров жилой площади и холодные сени. Но планировка комнат так продумана, что домик кажется просторным и очень уютным.

Над балконом на высоком фронтоне установлен флагшток. Когда Чехов бывал дома, поднимался маленький красный флажок как сигнал местным жителям, что к хозяину флигелька можно приходить за советом и медицинской помощью.

Прием больных в летнее время был в сенях флигеля. Готические окна с цветными стеклами придают этой комнате веселый, живописный вид. Здесь висит шкаф, в котором до наших дней сохранились лекарства. На столике — медицинские инструменты Чехова, рецепты, им выписанные. В углу стоит докторский умывальник.

Флигель, в котором была написана «Чайка».

Эта комнатка всегда вызывает воспоминания у бывших пациентов Чехова.

Старый писатель Николай Дмитриевич Телешов рассказывал: «Вспоминается случайный разговор со стариком крестьянином из Лопасни, где Антон Павлович никому не отказывал в медицинской помощи. Старик был кустарь, видимо, человек зажиточный. Сидели мы рядом в вагоне Курской дороги, в третьем классе, на жесткой скамейке, и по-соседски разговорились от нечего делать.

Узнав, что он из Лопасни, я сказал, что у меня есть там знакомый.

— Кто такой?

— Доктор Чехов.

— А... Антон Павлович! — весело улыб-нулей старик, точно обрадовался чему-то. Но сейчас же нахмурился и сказал:

— Чудак человек! — И добавил уже вовсе строго и недоброжелательно: — Бестолковый!

— Кто бестолковый?

— Да Антон Павлович! Ну, скажи, хорошо ли: жену мою, старуху, ездил-ездил лечить — вылечил. Потом я захворал — и меня вылечил. Даю ему денег, а он не берет. Говорю: «Антон Павлович, милый, что ж ты это делаешь? Чем же ты жить будешь? Человек ты не глупый, дело свое понимаешь, а денег не берешь — чем тебе жить-то? Говорю: «Подумай о себе: куда ты пойдешь, если неровен час о г службы тебе откажут? Со всякими это может случиться. Торговать ты не можешь, ну, скажи, куда денешься с пустыми-то руками? Смеется, и больше ничего.

«Если, говорит, меня с места прогонят, я тогда возьму и женюсь на купчихе».

— Да кто, говорю, за тебя пойдет-то, если ты без места окажешься?»

Опять смеется, точно не про него разговор.

Старик рассказывал, а сам крутил головой и вздыхал, а то и по-хорошему улыбался. Видно было, что он искренно уважает своего бестолкового доктора!!»

В конце 30-х годов был записан рассказ этого же старика, Андриана Афанасьевича Си-манова, о том, как ему удалось отблагодарить Чехова. Рассказывал старик вот здесь, во флигеле.

«Еду как-то я из волости, под вечер. Пого-

да была дождливая, дорога грязная. Вдруг вижу, около дороги на пне сидит Антон Павлович и переобувается, а носки у него мокрые, значит, сапоги худые. Пришел я домой и сразу внука послал в имение. Наказал зайти на кухню к кухарке Маше и сказать, что Антон Павлович велел сапоги взять в ремонт. Сапоги я быстро починил, подшил мыса, подбил подметки, как следует, себе так не делал, и в ночь обратно снес сам. Маше строго приказал не говорить, промолчишь — полтину дам.

Утром Антон Павлович стал обуваться, вдруг снова разулся и говорит:

— Подлог! Сапоги не мои! У меня набоек не было, да и подметки здесь новые. Кто-то без меня позаботился.

Вероятно, подумал, что мать отдавала чинить сапоги.

В обед оказалось, что к сапогам никто не прикасался. Вызвали Машу, а разве она могла солгать Антону Павловичу?

Тут все и открылось. При встрече Антон Павлович мне говорит: «Спасибо, Андриан,

за починку. Только я сказал, чтобы в дальнейшем обувь без меня в ремонт не отдавали».

Я покраснел, еле мог вымолвить, что обязан за лечение.

— Выходит дело, я вылечил твою старуху, а ты —- мои сапоги, — засмеялся Антон Павлович. Пошел он к себе в усадьбу и долго улыбался, видимо, своим мыслям».

...Из маленькой прихожей двери ведут в спальню и рабочий кабинет. В спальне устанавливались только узкая железная кровать и тумбочка. Над изголовьем кровати висит отрывной календарь за 1898 г., последний год, когда Чехов работал во флигеле. Эту комнату Антон Павлович называл «духовкой», так как в ней бывало жарко и зимой и летом.

По рассказам М. П. Чеховой, в этой комнате останавливался Левитан во время своих приездов в Мелихово. Однажды, уезжая из Мелихова, он оставил Чехову записку: «Я рад, что вновь здесь у Чеховых. Вернулся опять к тому, что было дорого и что на самом деле не переставало быть дорогим».


Рекомендуем почитать
Графомания, как она есть. Рабочая тетрадь

«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.


Притяжение космоса

Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.


Том 8. Литература конца XIX — начала XX вв.

История всемирной литературы — многотомное издание, подготовленное Институтом мировой литературы им. А. М. Горького и рассматривающее развитие литератур народов мира с эпохи древности до начала XX века. Том VIII охватывает развитие мировой литературы от 1890-х и до 1917 г., т. е. в эпоху становления империализма и в канун пролетарской революции.


В поисках великого может быть

«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.


Лето с Гомером

Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.


Веселые ваши друзья

Очерки о юморе в советской детской литературе.