В чеховском Мелихове - [14]

Но ни недавно поселившийся в усадьбе Варенников, ни придуманные им ворота не были виноваты в бабкиных бедах.

Жила здесь раньше старуха помещица по фамилии Кувшинникова. Десяток лет назад у нее в поле загорелся омет соломы. Было это на масленой неделе.

Возвращавшийся домой сильно подгулявший Федор Волков, сын бабки Веры, первым увидел пожар. Когда зазвонили в набат и к омету сбежалась вся деревня, Федор уже разбросал горевшие снопы, в диком танце топтал их ногами, бессвязно выкрикивал: «Вот тебе, вот тебе, а-а... лиходей!»

Из шумной толпы, окружавшей Федора, пробился староста Михаил Иванович Чуфа-ров. Схватив Федора за ворот полушубка, он подозрительно спросил:

— А ты откудова здесь появился? Штой-то тебя в деревне видно не было...

Федор поднял голову и помутневшими глазами обвел толпу. Лицо его было так закопчено, что его не сразу можно было узнать.

— Я-то... В Бортнево ходил. На маслени

цу...

— В Бортнево? — строго сощурил глаза староста. — Ты, значит, в Бортневе, а здесь на костре блины жарятся?..

Староста не любил Волкова. Жил он от него за два дома, и часто ему приходилось около трактира разнимать драки, в которых неизменно принимал участие кряжистый и задиристый Федор по прозвищу «Хорек».

Со злостью он еще раз сильно тряхнул Федора за шиворот и переспросил:

— Так зачем ты сюда попал?

Федору стало обидно, что вместо благодарности его подозревают в чем-то нехорошем. Он вырвался из рук старосты и, побагровев, накинулся на него. Чуфаров испуганно нырнул в толпу и тонким голосом истошно закричал:

— Православные, вяжите его. Это он поджег. Больше некому.

— Вестимо, он, — поддержал трактирщик Егор Иванов.

— Так его, так его, родимые, — затарато-рила хромая тетка Долгуша.

— Ведите его к барыне, как она скажет.

Связанного Федора отвезли в Серпуховскую тюрьму. Следствие шло целый год. Улик не было, а староста с помещицей настаивали на суде.

Осудили Волкова в арестантские каторжные роты на год и три месяца. А когда срок освобождения пришел, то староста с трактирщиком, убоявшись мести, уговорили народ не принимать Федора в деревню и составили общественный приговор о высылке его на вольное поселение в Сибирь.

И сразу как будто все вычеркнули из своей памяти каторжника. Одни боялись, другие жалели, но все молчали, никогда не поминали Федора в разговоре.

Только мать лила слезы, с ненавистью глядя на злыдней-соседей. Был у нее еще один

Старое Мелихово. Работа М. П. Чехова.

сын — Епифан. Но он как женился, почти не бывал дома. Вместе с женой уходил на заработки в город и приезжал только к престольному празднику. Мать осталась одна, согнулась, поседела, и, хотя у нее не было внуков, все звали ее бабкой Верой.

Однажды в гололедицу бабка сильно расшиблась и вывихнула руку. Спасибо доктору Антону Павловичу, что жил напротив, пришел сам, вправил руку и перевязал. Сестра его Мария Павловна ходила навещать одинокую старуху, подолгу сидела с ней и что-то чертила в маленьком альбоме, а потом, расставив треножник, стала рисовать на беленом холсте бабкин портрет. Бабка сидела, занятая своими думами. Рисованию она не противилась.

Эти господа добрые, если такая блажь для забавы, так ведь не во вред это.

Пока портрет был не закончен, Мария Павловна оставляла его в углу, повернув рисунком к стене. Вечером при свете лампады бабка рассматривала свое изображение, вздыхала и улыбалась:

— Ох-ох-ох-ох... Грехи наши тяжкие, жизнь наша грешная...

Однажды в сенях раздался стук. Бабка встрепенул ась.

Кто бы мог быть в эту пору?

— Кого бог послал? — спросила она, приоткрывая дверь.

— Маманя, это я, Федор, отвори...

Ноги подогнулись, в ушах зазвенело. В оборванном бродяге с поседевшей бородой трудно было узнать сына.

— Господи, что с тобой сделали? — запричитала мать.

Тише, маманя. Бежал я. Весь белый свет прошел крадучись. Везде есть люди добрые, нигде так не боялся, а дома боюсь, как бы соседи не увидели.

Всю ночь просидели они, притаившись у печи. Федор рассказывал о своей жизни в Сибири, о далеком Тюкалинске, а мать вспоминала деревенские новости.

Новостей было не так уж много, потому что Федор был в курсе событий. За восемь лет сибирской ссылки он умудрился в четвертый раз навестить родную деревню, до которой было больше трех тысяч верст.

Пригнали его в Тюкалу и поселили в Кал-мыковской волости, в степной деревушке, сре-

ди озер и болот. Прожил он с год то в пастухах, то в работниках у мельника, а на вешнего Егория отправился с хозяином на ярмарку в Ишим. А там к пермским купцам нанялся в погонщики.

От Перми своя земля пошла, российская, а все же не ближний свет. Поздней осенью добрался он до Мелихова, изголодавшийся, застуженный, а дома побывать не пришлось. Встретился в Лопасне с кумом, тот угостил в трактире, а с хмельной головы и море по колено. Не домой сразу отправился Федор, а к старосте, укорить хотел, усовестить.

Пришлось сразу опять мерить шагами Владимирскую дорогу, сибирскую землю до проклятого тюкалинского болота. Хорошо запомнилась Федору каторжная дорожка, много советов выслушал он от этапных спутников и ненадолго задержался в ссылке, — весной опять пустился в дальний путь.