В чаще лесов - [52]

Участникам похода даны строгие указания: не курить, не кидать окурков в воду! Тщательно хранить все бумаги! Все разрозненные предметы привязать к узлам! Ничего не ронять! Не ходить по грязи! Ходить только по воде и по камням, где влажные следы сразу же высыхают!

Этот чудесный день таит в себе опасность. Солнце уже взошло, и шаровидные белые облака плывут по голубым просторам неба. Возвышающиеся с обеих сторон от нас зеленые утесы, как и стена леса, стоят в филигранном убранстве лиан, похожие на гобелены. Солнечные лучи, преломляясь в реке, сверкают бликами, переливающимися словно блестки на платье танцовщицы. Среди этого покоя кажется невероятным, что нам приходится бежать от смерти, а ненависть и война следуют за нами по пятам.

Я становлюсь на один из валунов и гляжу на цепь участников похода. Нас почти сто человек, растянувшихся ломаной линией вдоль реки, облаченных в самую разнообразную одежду и головные уборы; одни идут прямо по колено в воде, другие перепрыгивают с камня на камень, словно солдаты Арнольда[51], пробирающиеся вдоль реки Кеннебек по дикой местности к Квебеку, или «рейнджеры»[52] Джорджа Роджерса Кларка[53], направляющиеся через топи в Винсенс[54].

Мы идем по реке почти до самого ее впадения в море, а затем поворачиваем в том месте, где протекает узкий ручей, бегущий по покрытым зеленью камням. Ручей стекает в узкое ущелье, над которым высится отвесная, закрывающая солнце скала и-з слоистых пород. Из скалы с тихим журчанием струится вода. Мы забираемся далеко в ущелье, а затем наша колонна останавливается. В голове ее стоит Уолтер и, задумчиво поглаживая подбородок, совещается с Джессом. Он указывает наверх. По его знаку вся колонна сворачивает и взбирается прямо вверх, словно штурмуя форт. Так мы не оставляем за собой никаких заметных следов.

Наверху сильно пересеченная местность, много крутых возвышенностей, напоминающих опрокинутые чаши. Здесь на семи холмах мы строим себе бараки, как древнеримские воины в ожидании нашествия варваров.

72

Я занемог. Подымаясь однажды к бараку от протекающего внизу ручья, почувствовал головокружение и упал в обморок. Несколько дней уже лежу на неотесанном бревенчатом полу в полубессознательном состоянии, с высокой температурой. Возможно, что это последствия семидневных скитаний без крова и пищи в чаще лесов. Трудно сказать. Приходит Джесс Лава со своей неизменной врачебной улыбкой. Он делает мне инъекции какого-то антибиотика из наших скудных запасов. Я не в состоянии пошевелиться, и Селия вынуждена поворачивать меня сама. Я настолько слаб, что не в силах даже подносить ложку ко рту, а поэтому она кормит меня водянистым «люгоу», который составляет теперь весь наш паек.

Я лежу неподвижно и вижу лишь небольшую завесу из лиан и листьев, колышащуюся на ветру в конце бревенчатого помоста. Через эту завесу пробиваются в барак солнечные лучи, играя пестрыми бликами. За ней простирается мир, неясный, расплывчатый, завеса прячет меня от этого мира. Весь лес — сплошная завеса, сквозь которую мне не виден мир, но и меня самого также нельзя увидеть. В душе я рад ей. Я рассматриваю каждый лист, его зубчатые края и просвечивающие на солнце прожилки. Вижу крохотные клеточки листьев и тонкую, морщинистую поверхность лиан. Здесь за одними узорами, за одними мирами, скрываются другие. Все пристальнее и пристальнее вглядываюсь в завесу.

В лагерь пришел боец с донесением. Враг направился по реке в сторону моря. Возможно, нам придется уходить. Но в состоянии ли я уйти, если не могу даже стоять на ногах? «Они дадут мне карабин, — думаю я. — Я буду лежать за своей завесой, как Джесси Магусиг, и стану отстреливаться от врага, когда он появится».

— Дайте мне карабин, — шепчу я.

Селия наклоняется надо мною.

— Замолчи, — говорит она. — Неужели ты думаешь, что мы тебя так оставим?

Враги ушли. Они уже забрались было в узкое ущелье. Наши бойцы охранения притаились всего в нескольких ярдах над ними с винтовками и автоматами наизготовку. Но враги неожиданно повернули обратно к реке.

Однако они захватили «Багонг Силанг». Они сожгли все бараки, срезали уже колосившийся коричневый рис, уничтожили все посевы сладкого картофеля и маниока, растоптали огороды — словом, полностью разорили это становище возрождения. Я лежу ночью, не в силах уснуть, скорбя о гибели «Багонг Силанга».

Постепенно силы меси восстанавливаются. Я сижу теперь в бараке и слушаю своих товарищей. Но они говорят не об операциях врага, а о совещании, о вопросах, которые предстоит обсудить на нем, о работе, которую придется проделать. Я также начинаю задумываться над нашими проблемами, над жизненными вопросами нашего движения.

Вражеские силы проходят через чащу лесов, а затем уходят совсем. Постепенно «хуки» вновь отправляются в путь по старым тропам, заполняя образовавшуюся за это время пустоту.

73

Февраль 1951 г.

Мы готовимся теперь к совещанию.

После захвата всех припасов на островке нам пришлось начать все снова, заготавливая кое-что то в одном городе, то — в другом. Нам не удастся снабдить себя в таком же достатке, как мы делали это раньше, так как враг следит за всеми рынками. Участникам совещания придется удовольствоваться более скудным пайком. Основной нашей базой вновь стал Лонгос. Во время операций, которые проводились правительственными войсками, наши отряды несколько месяцев избегали этот город, и он бездействовал, словно поле, отдыхающее под паром. Теперь в нем вновь возникают наши опорные пункты, и мы пожинаем плоды доброжелательства его жителей.