В чаще лесов - [46]

Отупело думаю: где Селия? Я потерял Селию. Что мне теперь до всего? Медленно собираюсь с силами, подтягиваюсь за корни и становлюсь на землю.

Среди деревьев над моей головой проносятся с затихающим свистом пули. Спотыкаясь, вхожу в чащу. Как я остался жив? Мои очки все еще на мне, и эта небольшая отрада вселяет в меня надежду. Вдруг среди деревьев мелькает что-то красное. Вспоминаю, что на Селии была тонкая красная куртка. Бегу туда. Да, это Селия. Селия! Это больше чем надежда: это сама жизнь! Она также насквозь промокла в реке и идет босиком, ее мокрые волосы растрепаны, но она цела и невредима. Крепко обнимаю ее на какое-то мгновение.

Вместе, держась за руки, мы бежим между деревьями, подальше от реки, подальше от лагеря, где стрельба все продолжается, то затихая, то возобновляясь с новой силой… По пути сталкиваемся с другими спасшимися. Пол Акино, его брат Феликс, Мединг — жена Феликса, которая несет на руках недавно родившегося младенца, затем Нанай, пожилая жена Аламбре, и Карлос, один из бойцов охранения. Все мы сходимся и останавливаемся за большим деревом, чтобы обсудить свое положение.

Стрельба стала реже. Время от времени над нами проносится шальная пуля. Трудно сказать, сколько человек сумело скрыться из лагеря, сколько погибло и сколько осталось в живых. Мы могли бы поискать других, но с риском натолкнуться на вражеские патрули. Зная, что мы где-то поблизости, нападающие скорее всего обоснуются в лагере и начнут прочесывать лес, чтобы найти нас. Все наше оружие состоит из карабина Карлоса с двумя патронными обоймами и пистолета Пола с одной обоймой. Мы решаем поэтому отойти как можно дальше от лагеря и сразу же направляемся к северо-востоку, где, как нам известно, нет троп, которыми враг мог бы воспользоваться.

Я не обращал вначале внимания на то, что бос, но теперь чувство осязания вновь возвращается ко мне. За всю свою жизнь я никогда не ходил босиком, кроме как на мягком песчаном пляже. Но на земле в лесу далеко не мягко, здесь попадаются лишь камни, корни и колючки. Не успели мы пройти каких-нибудь сто ярдов, как мои ноги оказались изрезаны и исколоты. Я знаю, что и Селии приходится нелегко. И тем не менее мы спешим уйти.

Понемногу наши мысли возвращаются назад, к моменту потрясшего нас налета. Рег, который был слишком слаб, чтобы двигаться, Джесси Магусиг, парализованный и способный разве лишь ползать. Хорхе, сраженный пулей. Наши пожитки. Мы потеряли все, что у нас было, что осталось в наших узлах в бараке, — все наши деньги и одежду, мою пишущую машинку, наши личные бумаги, мой паспорт. Все, что у нас осталось теперь, — это испачканная промокшая одежда.

Несколько часов мы плетемся так, переходя вброд ручьи и речушки, перепрыгивая в некоторых местах по камням или валежнику, чтобы не оставлять следов Мы вздрагиваем по малейшему поводу, каждая хрустнувшая ветка или ящерица, шурша пробежавшая по листьям, пугает и настораживает нас.

С приближением сумерек в лесу становится очень тихо, и в самой этой тишине таится угроза. Кажется, даже деревья застыли в ожидании каких-то ужасных событий. Вспоминаю все истории о тайнах леса, которые мне, американскому провинциальному мальчику, приходилось слышать — все эти леденящие кровь рассказы о ветрах, завывающих среди деревьев, о мертвецах, скрытых под опавшими листьями, о призраках, поспешно прячущихся от человека. Все эти ощущения теперь одолевают здесь, в чаще лесов, где вооруженные люди, которых мы даже не видим, подстерегают нас.

Сумерки застают нас в поросшей папоротником ложбине, покрытой рыхлой грязью и отдающей отвратительным запахом гнили. Мы рады скрывающей нас ночи, но у нас возникает другая забота — о месте, где приклонить голову. Уже почти темно, когда мы выбираемся наконец из хлюпающей грязи на старое каменистое русло реки. На ее берегу находим неглубокую впадину, в которую и забираемся. Она невелика, и мы с трудом умещаемся в ней ввосьмером. Старая Нанай вздыхает и тихо плачет. Что будет с нами? Младенец лежит, не издавая ни звука, на руках матери. Есть и пить нечего. У Пола остался коробок спичек. Разводим огонь у входа во впадину, используя сухой плавник, застрявший между камнями.

Языки пламени ярко вспыхивают в темноте. Мы глядим на тени, причудливо пляшущие по разбросанным в беспорядке первозданным камням речного русла. Так некогда лежали, должно быть, неандертальцы, которые думали только о том, как поддержать свою жизнь.

66

Другом или недругом стал для нас теперь лес? Поутру, когда мы выбираемся на камни, он простирается перед нами, безмолвный и равнодушный, по обе стороны высохшего каменистого речного русла. Он скрывает нас, а потому он нам друг, но он не в состоянии ни накормить нас, ни указать нам дорогу, ни облегчить наши страдания. Именно это холодное безразличие мы ощущаем больше всего.

Есть нам нечего. Усевшись на один из плоских валунов, мы начинаем обсуждать, как быть дальше. У нас нет ни малейшего представления о том, где мы находимся, но это не столь важно. Главное знать, где находится враг. Вспоминаю карту, которую Рег, Луис и я рассматривали накануне, в частности направление течения крупных рек, и рисую на клочке отсыревшей бумаги схему, пользуясь обугленным колышком. Где-то севернее находится довольно большая река, текущая в восточном направлении к побережью, а в северном направлении, устремляясь к этой реке, протекает сеть более мелких речушек. Где-то к северу от этой реки находится «Багонг Силанг». Это все, что я помню.