В бурном потоке - [38]

Что ты будто бы из-за меня не поддался искушению, разумеется, трогательно, и все-таки, милый Медведь, я должна тебя разочаровать! Твое предложение меня похитить звучит удивительно романтично, но это не для нас. Поверь мне, любовные отношения так же не следует подогревать, как и молодую картошку. Право же, это не цинизм, просто я говорю искренне. Насколько я тебя знаю, у тебя до сих пор еще сохранилась манера подбрасывать вверх своих возлюбленных (а почему бы и нет, если это доставляет тебе удовольствие?). Но я солгала бы, если бы стала уверять, что такие полеты меня еще привлекают (хотя некогда они мне очень нравились, и я ни за что не рассталась бы с воспоминанием о них). Поэтому один из нас был бы вынужден притворяться, а притворство к добру не ведет. Вообще же в зрелом возрасте двадцати четырех весен я чувствую себя несколько перекормленной любовью, — во всяком случае, в ее обычной форме, — и если «великая страсть» вскоре не посетит меня… но существует ли она еще в наши дни? Это опять-таки не цинизм. А что же? Смирение? Может быть. Но, может быть, в таком пессимизме виновато мое здешнее буколическое существование, бесцветное, как сваренные в молоке незабудки?

Воскресенье.

Опять не дописала. Здесь появился Ранкль. Он где-то поблизости основал лагерь Югендвера и решил вкусить мариенбадской великосветской жизни. Он тут же попал в руки тети Каролины, а с ним его приятель, типичный ветрогон, который, конечно, сейчас же попытался за мной ухаживать. Сначала мне показалось, что это может внести некоторый amusement[38] в здешнюю скуку, но ничего не вышло. Ветрогон слишком быстро пожелал получить все. Кроме того, в нем есть что-то от головореза. Нечто напоминающее «Джека Потрошителя» из бульварщины, которую все мы тайком читали в юности. Но встретить такого в настоящей жизни? Нет, я все же не столь предприимчива и извращена. Словом, Марко, боюсь, боюсь, ты еще в один прекрасный день прочтешь обо мне в газетах, что я удалилась в буддийский монастырь.

Меня опять прерывают. Это художник Каретта, которому ты дал свою визитную карточку, пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Он годился бы на киноплакат, вот уж типичный красавец мужчина. О-о-о-х…

Пятница, 15 июля.

Мое письмо совсем измялось, и не удивительно, я две недели таскала его в кармане. Но теперь я его наконец отправлю. Телеграмма твоя — восхитительна. Да, совершенно верно, завтра я выхожу замуж за Каретту.

Как это случилось, я сама хорошенько не знаю. Но это и не важно. Ты, вероятно, заметил, что я слегка во хмелю. Желаю тебе всего, всего самого лучшего, Медведюшка. И, конечно, мы останемся по-прежнему добрыми старыми друзьями.

Твоя, отныне больше не склонная к буддийскому смирению, а весело качающаяся на волнах жизни,

навеки неисправимая

Валли.

XI

Прага, ? июня 1917 года.

Милое дитя мое, Адриенна!

Как ты можешь судить по датировке, я не знаю точно, какое сегодня число. Правда, я могла бы посмотреть в календаре, но он стоит на папином письменном столе, а я уже разделась и улеглась в постель. Совсем разбита после очень утомительного дня (сначала была у Оттилии, которая опять в положении, затем сопровождала на примерку тетю Каролину, потом бесконечный сеанс у фотографа Лангханса — я хочу сделать папе сюрприз ко дню его рождения). Каким образом после всего этого я еще нашла в себе энергию написать тебе — для меня действительно загадка. Поэтому ты меня извинишь за каракули, нацарапанные карандашом. И надеюсь, ты разберешь их. Хотя эта записка, конечно, не настоящий ответ на твое последнее и первое письмо (где вложена фотокарточка), а своего рода платеж в счет долга. Карточка очень милая, только мне кажется, у тебя немного щеки ввалились. Вероятно, ты питаешься как попало. Ведь в Швейцарии же нет недостатка в продуктах? Кстати, кто этот молодой человек с пышной темной шевелюрой? Он очень интересный, видимо, южанин. Ты ничего о нем не пишешь. Или я в твоем письме нечаянно пропустила? К сожалению, письма этого у меня нет под рукой. Оно, наверное, осталось у папы, в конце недели я ездила его проведать. То, на что я тебе всячески намекала, все-таки произошло. Папино превосходительство получил новое назначение — и они теперь стоят неподалеку от Вены, в совершенно восхитительной местности. Я сама намерена туда перебраться хотя бы на несколько месяцев — проведу там лето и осень. Разумеется, при условии хоть сколько-нибудь подходящей квартиры. Папе, правда, уже кое-что предлагали, но ты ведь знаешь его: если у дома барочная крыша и в комнатах мраморные камины, ему этого уже достаточно. Я же за свою жизнь научилась отказу от всяких требований, кроме одного, и я еще слишком женщина, чтобы и от него отречься. Я имею в виду мою слабость к ванной и небольшому комфорту. В этом отношении о тех квартирах, которые я, по желанию папы, осмотрела, просто не стоит говорить. Однако его превосходительство обещал похлопотать, чтобы нам дали маленькую виллу, которая была занята подчиненной ему канцелярией, но никак ею не использовалась. Вилла находится совсем близко от папиной службы, и вообще это было бы для нас идеально. Никакой чрезмерной роскоши, но и ничего затхлого, мещанского, она напоминает мне домик, который мы в 1912 году снимали в Бад-Ишль. Кроме того, она называется еще «Вилла Елена» и, как говорит его превосходительство (он старый знакомый твоего покойного деда Александра), «сделана как будто по заказу». Ну, посмотрим.