В бурном потоке - [34]
Я предполагаю быть в Вене вечером, накануне твоего выхода из санатория. Сначала я хотела взять с собою маленькую Агату Врбата-Тотцауер из Стршибро, она, после смерти твоего дедушки, живет у меня, но Шёнберг так долго ко мне приставала, что я наконец дала обещание, что возьму ее, да и она в этом случае самый лучший помощник, хотя бы потому, что ты знаешь ее с детских лет и она выходила тебя при дифтерите и при скарлатине. А вот когда мы поедем в Мариенбад, чтобы ты окрепла, с нами поедет Агата, она составит тебе компанию, а вечером будет кому почитать мне вслух. Агата не намного моложе тебя, ей в том году исполнится двадцать четыре, но до сих пор она еще похожа на подростка. Пока я в общем и целом ею довольна. Она предупредительна, и у нее очень хорошие манеры. Есть только в ее душе что-то непроницаемое, и потом, эта слабость ко всяким цыганским побрякушкам — к звякающим браслетам и тому подобному подчас внушает мне опасения. Иногда она, видимо, не понимает, что в определенные моменты ее интерес и присутствие совсем нежелательны. Эта ее толстокожесть порой мешает соблюдать ту меру такта, который стараешься выказывать в отношении родственников, даже когда они у тебя quasi[29] в услужении. Но то, что меня раздражает в Агате, должно бы у тебя, насколько я тебя знаю, наоборот, вызвать симпатию, поэтому считаю, что вы неплохо поладите.
В Мариенбаде мы поселимся на «Альме», прежде всего ради высокого местоположения, а также потому, что у них собственное хозяйство, и, несмотря на условия военного времени, там можно снабжаться вполне прилично. Твоя тетя Елена была там прошлой осенью. Ей хотелось похудеть, но она вернулась еще потолстевшей. Для меня загадка, откуда она, при ее анекдотической неопытности в практических вещах, добывает сладости, которыми вечно набивает себе желудок. Любовь к лакомствам была раньше слабостью Оттилии, а теперь обе золовки, кажется, в этом соперничают друг с другом. Впрочем, Оттилия чувствует себя не очень хорошо и жалуется на отсутствие аппетита. Она говорит, что ее терзает тревога за Франца Фердинанда, но мальчик еще только-только призван, и прежде чем он пройдет обучение в офицерской школе и т. д., война может десять раз кончиться. Подозреваю, что у них снова предстоит «радостное событие».
Раз уж я заговорила о семейных делах: знаешь ли ты Альфреда, племянника моего мужа, младшего брата покойного Польди? Его привезли сюда в гарнизонный госпиталь, он тяжело ранен на Балканском фронте. «Крепость на колесах» — их также называют танками — словом, одна из этих новомодных военных машин наехала на него своими гусеницами — какое гнусное название! — и почти раздавила. Страшный грохот, и вообще впечатление, производимое таким танком, судя по описаниям бедного Фреди, должно быть ужасным. Ранкль, который случайно в одно время со мной навестил Альфреда, конечно, знает уже все относительно этих танков. Они будто бы слишком неповоротливы и не имеют настоящей боевой ценности, а рассчитаны на блеф, и на Западном фронте немцы расстреливают их ружейными гранатами, как глиняных голубей в тире. По его тону можно подумать, что эти гранаты он сам изобрел. Вообще он слишком задирает нос, твой дядя Фридрих, с тех пор как эрцгерцог Леопольд Сальватор, который инспектировал Югендвер, представил его к ордену, — кажется, Кресту за гражданскую оборону. Его ожидает также повышение по службе, но какое — одному богу известно. Дядю Макса Эгона с его генералом откомандировывают в Баден. Елена говорит, что тоже туда переедет, — виллу ей будто бы уже сняли. Однако я себе Елену там не представляю. Для нее ведь главное, чтобы ее не тревожили в ее грезах. Я знаю наверное, она почувствовала большое облегчение, когда Адриенна, намеревавшаяся приехать на пасху из Женевы и пробыть дома две недели, в последнюю минуту написала, что не приедет. Pour dire vrai[30], мне поведение обеих непонятно. Ведь они в конце концов не виделись друг с другом почти три года. Впрочем, я вообще не понимаю современных отношений между матерями и дочерьми.
Две твои соученицы — Влаховская и Пик — готовятся защищать в мае диссертацию. Я на днях встретила их в Рудольфинуме{20}. В абонементе давали концерт этой модной музыки — Дебюсси, Пфицнер, Малер, в общем, они мне меньше подействовали на нервы, чем я опасалась. А Влаховскую я бы ни за что не узнала. Уже сейчас — настоящий профессор! Трудно поверить, что всего несколько лет назад вы с ней лазали через ограду в парке Кинских. Хотела бы я, чтобы ты хоть на одну десятую была бы такой же серьезной.
