В бурном потоке - [168]

— Не понимаю, золотко, почему бы тебе не стать офицером сейчас же, не откладывая?

— Гм, легко сказать, — хмуро отозвался Йозеф. Он уже в третий раз пытался сложить отделанное блестками платье по всем правилам искусства. — Может, ты мне заодно посоветуешь, как это сделать?

— Пожалуйста! Прежде всего тебе необходима протекция. Ах, дорогуша, плиссированную юбку нельзя складывать поперек!.. Да нет же, не так, как раз наоборот! Ах, боже мой, вы, мужчины, иногда бываете ужасно непонятливы!.. Что бы вы стали делать без женщин? Так вот, что ты скажешь хотя бы насчет того лейтенанта из разведки, этого… никак не запомню фамилию!

— Насчет Чепечка? А что особенного в этой фамилии?

— Мне она кажется совершенно невозможной! Чепечек… Разве это не значит… Ну, помоги же мне!

— Маленький чепец.

— Маленький чепец! Чепчик! Лейтенант Чепчик! Надо же… Но как бы он там ни звался, — главное, чтобы он замолвил за тебя словечко. А он непременно замолвит, как только убедится, что и ты можешь быть ему полезен. Что ты можешь оказать ему особо важную услугу.

— Какую же, например?

— Помнишь, ты говорил, что встретился с приятелем, который перешел к большевикам? Вот только, как его зовут? Мне ни за что не привыкнуть к вашим потешным именам.

— Роберт Каливода. Но какое он имеет отношение?..

Дося соскользнула с кресла, потянулась, подошла к Йозефу и чмокнула его в затылок.

— Самое близкое, дурачок! Офицеру разведки нужно же знать, кто из вас, чехов, сочувствует большевикам. Ступай к нему и скажи, что можешь назвать ему большевика, особенно важного и опасного, расскажи ему про этого Каливоду, а заодно намекни, что мог бы узнать и больше о нем и его товарищах. Пусть у этого Чепчика слюнки потекут. Увидишь, он даст тебе еще и еще поручение, а когда убедится, какой ты смышленый…

— Бред собачий!.. — оборвал ее Йозеф.

Но Дося не сдавалась.

— Почем ты знаешь? Попробуй!

— Чепуха! — отмахнулся Йозеф. — Да и вообще, не буду же я на Роберта… Я не такой!

— Какой «такой»? По-моему, как солдат и патриот ты просто обязан предупредить начальство об опасностях, о которых им известно меньше, чем тебе, разве нет? И с чего ты вздумал покрывать этого Каливоду? Конечно, ты его покрываешь! А еще сам рассказывал, как груб он был с тобой и как тебя оскорбил!

— В данном случае это роли не играет.

— Ах, вот что? Не играет роли? Ну, как знаешь! А я-то думала, у тебя есть честолюбие и ты человек с характером.

— Хватит! Не желаю ничего больше слушать. На подлость я не способен, так и запиши!

Еще по дороге к младшему лейтенанту и даже перед его дверью Йозеф мысленно спорил с Досей и с самим собой. Да и после этого первого доноса ему некоторое время было не по себе. «Я сказал только то, — оправдывался он перед собственной совестью, — что Роберт и сам ни от кого не стал бы скрывать. Наконец, это же мой долг!»

Но постепенно чувство неловкости прошло, и самое воспоминание об этом случае стерлось без следа.

X

Женева, 7 декабря, 1917 года.

Русской революции исполнился месяц. Месяц тому назад, когда произошел первый толчок величайшего социального и политического землетрясения нашего времени, я сидела, ничего не подозревая, в поезде Инсбрук — Цюрих. Эта поездка навсегда останется у меня в памяти. Я могла бы описать во всех подробностях зимний ландшафт. А также лица моих спутников. Могла бы повторить те новости из местной газеты, которую монотонным голосом читали вслух. И я никогда не перестану удивляться тому, как прошел для меня этот день, когда в Петрограде (в том самом Петрограде, где возобновившееся регулярное трамвайное движение, по мнению авторитетных лиц, указывало на стабилизацию положения) залп крейсера «Аврора» отметил поворотный пункт в истории. Поворотный пункт такого же исключительного значения, как и тот, что в 1789 году был отмечен выстрелами из мушкетов на площади Бастилии, — нет, конечно, неизмеримо большего!

Мы уже вчера должны были разослать специальный выпуск «Маяка», а он, видите ли, еще не готов! Владелец типографии отложил его ради другой, лучше оплачиваемой работы: руководства по составлению гороскопов. Такова наша удивления достойная система частновладельческого хозяйства и «свободной» конкуренции.

8 декабря.

На редкость бестолковое письмо от мамы. В нашем семействе все с ума посходили. Тетя Каролина собралась замуж, но в самую последнюю минуту свадьба расстроилась. Зато замуж выходит Агата — за Гвидо Франка. Ничего не понимаю! Однако во всем этом сумбуре есть своя хорошая сторона. Сообщение Душко о том, что мы стали мужем и женой, лишь скромный водоворотец в мощном водовороте, поэтому оно прошло почти незамеченным. Облегчило дело и то, что на меня в нашем семействе давно рукой махнули.

9 декабря.

До чего же буржуазия ненавидит революцию! Сегодня «Журналь де Женев» вышел со статьей под жирным заголовком: «В каждом нужнике свой Совет!» А Черчилль, выступая в нижней палате, говорил «о черни, выползшей из сточных канав и гетто Востока».

Душко надо мной смеется, оттого что я при чтении этих низостей не в силах сдержать слезы. Он советует мне следовать примеру его земляков-крестьян. Они говорят в таких случаях: «От старого козла не жди молока!»