В бурном потоке - [167]

С того раза им все чаще случалось при встрече останавливаться поболтать — сперва просто в коридоре, а потом уж и в гостиной или в комнате Йозефа. Такому развитию их отношений способствовало время; приближение октябрьских событий нарушило обычный ход жизни, опера утратила свой блеск, оперные певцы разбрелись кто куда, прежние посетители все реже появлялись в доме Паниной, жильцы-иностранцы один за другим разъехались. Словом, все кончилось, как и должно было кончиться, или, говоря словами начальника Йозефа, фельдфебеля Вохричка: нельзя долго лежать возле источника и не напиться. Для этого человек должен быть из дерева, а Йозеф Прокоп был не из дерева, а тем более Досифея Дмитриевна. Да и жизнь стала ни на что не похожа. Она трещала по всем швам. Сегодня пан, а завтра пал — что было одинаково верно для Прокопов и для Паниных. Вот и надо брать от жизни что можно. Планы на будущее? Брачные узы? У Йозефа с Досей не было об этом и речи: ему в голову не приходило, а она ни о чем таком не заикалась.

В дни Октябрьской революции Йозефа перевели на казарменное положение. Досифея Дмитриевна заперлась в своей квартире, вывесив на двери записку: «Внимание! Здесь живет иностранный подданный! Граждане, прошу соблюдать нейтралитет!» Трое граждан-красногвардейцев, производивших в доме обыск, уважили нейтралитет иностранца. Вот и все, с чем на первых порах революции пришлось столкнуться Досифее Дмитриевне; бои при захвате власти Советами шли в других кварталах. Зато со стороны соотечественников Йозефа Прокопа нейтралитет соблюден не был. Несколько рот второго пехотного полка, под командованием старого царского полковника и чешских офицеров, не уступавших своему командиру в ненависти к «большевистскому отребью», поспешили на подмогу теснимой юнкерской части, которая одна только оказала более или менее упорное сопротивление революционным войскам. Однако столкновения чехословацких легионов с Советами, которое приняло бы более обширные размеры и могло бы привести к серьезным последствиям, на первых порах удалось избежать. Рядовой состав остальных полков решительно возражал против вмешательства в русскую революцию. Чехословацкий национальный совет, боясь осложнений, предписал командованию легионов пресечь «самоуправство и безответственный авантюризм второго пехотного полка» и как можно скорее убрать его из Киева, перебросив в другое место. Переброску надлежало произвести со всей секретностью и ничего прежде времени полку не сообщать. Таким образом, Йозеф, чей батальон и не участвовал в операции в защиту юнкеров, понятия не имел о предстоящем отъезде, когда, обрадованный отменой казарменного положения, отправился к себе на частную квартиру. Досифея же Дмитриевна обо всем знала. Ей, под строжайшим секретом, сообщила эту новость приятельница, находившаяся в близких отношениях с чешским офицером. Ни секунды не задумываясь, Дося принялась укладываться. Она не хотела опять оказаться брошенной, как старые галоши. Нет, второй раз этого не случится, хотя бы ей пришлось зубами и ногтями вцепиться в своего Йозефа!

— За кого ты меня принимаешь, дорогуша? Мне — цепляться за тебя?.. Никогда! Кроме того, если бы ты даже захотел… Правда, тому лейтенанту из разведки, о котором ты мне, помнишь, рассказывал, достаточно было бы словечко замолвить… Конечно, пожелай он что-то для тебя сделать… Но с какой стати тебе хлопотать? Конечно, и тебя бы это устроило… но что я говорю? Я скорее готова удавиться, чем быть тебе в тягость, вот только… только… есть одно обстоятельство… Ах, боже ты мой!

До этой минуты Дося, пристроившись на медвежьей шкуре у ног Йозефа, смотрела на него снизу вверх. Но тут глаза ее затуманились, и она отвернулась. Плечи ее сотрясались от рыданий.

— Нет, нет, не спрашивай. Я все равно не скажу.

Но затем Дося, смеясь, всхлипывая и снова смеясь, все же ему рассказала. Она осыпала его ласками и кокетливыми упреками.

— С таким темпераментным любовником поневоле забудешь о предосторожностях. — Она заставила его прислушаться к движениям несуществующего ребенка. — Вот-вот! Чувствуешь, дорогуша, как у него сердечко бьется? Правда, трогательно? — Все так же смеясь и плача, она уверяла, что далека от мысли утруждать Йозефа заботами о семье, и тут же добавляла, что никогда не поверит, будто он решится бросить свою Досю в таком положении, когда у него есть полная возможность взять с собой жену, даже не будучи офицером. Пусть он покамест не офицер, но где это написано, что он не станет офицером?

— В самом деле, почему бы тебе не стать офицером, дорогуша? С твоей энергией и умом? Поверь, у меня нюх на людей с недюжинными способностями, на тех, кому суждено достигнуть чего-то лучшего. Я тут же отказалась от Панина, когда поняла, что он ни к чему уже больше не стремится, что он всякое чувство собственного достоинства потерял. Не могу я жить с ничтожеством, с тряпкой! Другое дело ты: у тебя есть все данные стать офицером, а может быть, и кое-кем повыше!

Полчаса спустя, когда Дося, свернувшись калачиком в том же кресле, давала Йозефу указания, какие вещи складывать в один, а какие в другой чемодан, она снова вернулась к этой теме.