В бурном потоке - [164]

Роберт старался не отставать. Пот заливал глаза. Комья земли летели в лицо. В стену снова ударила граната. Когда дым рассеялся, Роберт увидел вылинявшее знамя уже возле одного из зубцов. Знамя закачалось, накренилось, но потом снова выпрямилось. Шум боя постепенно затихал. Откуда-то донесло ветром несколько тактов «Интернационала». Какие-то фигуры, пригнувшись, бежали в сторону от казармы; ружейный залп всех уложил.

— Сюда!

Прислонясь к почерневшей от дыма стене, Васька собирал вокруг себя свой отряд. Роберт кинулся на его зов. Он ощущал свой язык точно кусок шершавой коры. Один из товарищей, набрав горсть снега, сосал его. Как это ему самому не пришло в голову! Роберт наклонился и замер. Внезапная тишина! Он огляделся. Другие тоже замерли на месте и насторожились, словно чего-то ожидая.

Васька очнулся первым.

— За мной, товарищи! — Он перемахнул через стену во двор. Роберт — за ним, но повис на стене и, соскакивая, больно ушиб левый локоть. Пришлось на минуту задержаться. Он стоял в просторном дворе перед главным фасадом казармы, увенчанным двумя башенками. С крыши застрочил пулемет. Во дворе лежало много трупов. Васька уже добежал до здания, выбил штыком окно и, размахивая гранатой, исчез внутри казармы. Несколько человек прыгнули следом.

Глухой взрыв. Второй. Посыпались обломки стекла и черепицы. Пулемет замолк. Из слухового окна башни высунулась наколотая на штык белая тряпка.

Тишина.

И вдруг знамя из наволочки взвилось над крышей.

«Так вот она, победа!» — думал Роберт с каким-то пронзительно-сладостным ощущением в сердце. «Победа!» Странно, что только не лезет в голову в такую минуту! Ему вспомнился малиновый сироп, — буфетчик в Народном доме на Гибернской улице после бурных собраний лил его в содовую, холодную, щекочущую в носу содовую.

Грохот. Удар. Но что это с рукой?

Роберт с недоумением уставился на круглую дырку в рукаве, из которой сочилось что-то красное.

Откуда-то появился Васька, прищурился.

— Ранен? Вот те на!.. Дай погляжу. Пустяки… А теперь топай, брат, в тыл. Здесь уже вое равно делать нечего… Шура тебя перевяжет. Слыхал? Это — приказ… Не туда идешь, ворота в той стороне!

И Роберт пошел. Перед воротами он увидел кучку юнцов, бледных, с ввалившимися глазами, с обнаженной головой. Большинство стояло понурившись, опустив руки, и только немногие с упрямым и надменным видом поглядывали на проходящих. Пленных охраняли двое рабочих с винтовками через плечо.

— Что с ними долго церемониться… — говорил один, когда Роберт проходил мимо. — Они ведь всех наших прикончили.

— Но мы не они, — возразил тот.

— За это мы и платимся. Ты только погляди, Кирилыч! Чистые паразиты, они того не стоят…

Роберт шел осторожно, словно ступая по льду. Колени подгибались, в голове стоял звон. Здоровой рукой он поддерживал раненую. Она казалась тяжелой, словно налитая горячим свинцом.

Туман рассеялся. Сквозь разрывы туч выглянуло бледное солнце. На площади трупов прибавилось. Роберту мерещились знакомые лица, но он не останавливался, боясь, что не дойдет.

Перед ним, покачиваясь, бежала его собственная серо-фиолетовая тень. И движения тени больше, чем все остальное, убеждали его в том, что он остался жив. «Подумаешь — рука прострелена, — говорил он себе, — главное, мы победили! Шура меня перевяжет. Две-три недели, и я буду на ногах. Ах, Шура, Шура…»

Та самая неглубокая канавка со льдом. Разбитое зеркало — семь лет несчастья… Что за чепуха! А рана жжет все невыносимее. Ясно, лихорадка… Но это быстро пройдет, особенно, если ходить за ним будет Шура.

А вот и невысокая баррикада. Женщины и дети разбирают бревна. Роберт тщетно искал глазами Шуру. Он почувствовал смертельную усталость. В горле так пересохло, что он не мог слова выговорить. Навстречу шла пожилая женщина с полным ведром. Роберт поманил ее. Она не сразу поняла, но затем подошла и дала ему напиться. Он пил с такой жадностью, что захлебнулся; вода потекла у него по подбородку и за ворот рубашки.

Вокруг Роберта и старухи собралась кучка детей. Девочка с веснушчатым, курносым носиком ахнула:

— Кровь так и хлещет!

Старуха опустила ведро и взглянула на Робертову руку.

— Бьет, чисто фонтан. Перевязать тебя нужно, сынок! Только вот некому. Санитарку-то здесь… — И, оборвав на полуслове, крикнула в испуге: — Что это ты?

Роберт здоровой рукой схватил ее за плечо и так тряхнул, что прибранные наверх косицы упали ей на шею.

— Что с ней случилось? — крикнул он хрипло. — Ты про блондинку? Про ту, что с нами была?

— Почем я знаю, — ответила старуха, избегая его взгляда. — Это и не при мне было.

Роберт впился в лица детей, стоявших подле, разиня рты. Веснушчатая девочка сказала:

— Она самая. Я видела, как вы пришли. Ей прямо в голову попало, сюда и сюда… и еще двоим тоже.

— Где она? — запинаясь проговорил Роберт. Все кружилось перед глазами. Только величайшим усилием воли он держался на ногах. — Где она?

— Унесли, — с детской важностью объявила девочка. — А крови на ней, крови — ужас сколько! Да, да, я не вру, она была вся в крови. Ее прямо на куски разорвало…

У Роберта потемнело в глазах.

Когда Роберт пришел в себя, он лежал в кровати. Лампа под зеленым абажуром отбрасывала кружок света на больничный столик с лекарствами. Пахло карболкой.