В бурном потоке - [137]

— Что? Разве я не правду сказал? Разве здесь не чувствуешь себя, как где-нибудь у нас, в Чехии? — воскликнул Йозеф.

Он потер руки, поздоровался с хозяйской дочкой, пышной молодой особой, которая охотно позволила ущипнуть себя за щеку, и заказал суп-пюре из картофеля, жареную свинину с кнедлями и капустой, домашней сдобы к кофе (да, да: кофе и по-настоящему крепкий!), и если где-нибудь в уголке подвала завалялась бутылочка сливовицы… Кончилась? Даже для почетного гостя?.. Ну тогда водки, но настоящей, а не обычной сивухи военного времени…

— Когда празднуешь такое свидание, уж надо раскошелиться, — сказал он, обращаясь к Роберту, и снова рассмеялся своим неестественно громким смехом. — Даже не знаю, как тебе выразить, до чего я рад, что мы с тобой встретились… Да садись ты! Пей!

Он провел Роберта к столику против стойки, взял из рук засуетившейся хозяйской дочки бутылку и налил себе и Роберту.

— За нашу удивительную встречу! За нашу старую дружбу! За скорое возвращение домой! За… Но послушай, Роберт! Что это значит? Просто молча глотать водку, так не полагается! За что ты пьешь?.. А вот и суп! — Он понюхал свою полную до краев тарелку, одобрительно пробормотал: — Ньям, ньям, ньям… — и принялся хлебать суп, время от времени, украдкой бросая взгляд на Роберта. — А ты почти совсем не изменился, — подытожил он свои наблюдения. — Бородка не играет роли… а когда тебя слушаешь и видишь твои жесты во время выступления…

Роберт, — он съел лишь половину тарелки и тут же закурил, — поглядел на него, мигая от дыма.

— Вот как… Гм… Значит, ты был на собрании. Странно, что я тебя не видел.

Йозеф нервно вертел в руках нож и вилку. Когда-то он взирал на Роберта, как на учителя, как на недосягаемый образец. Роберт связал его с социалистическим движением. От Роберта он готов был принимать советы, которых и слушать бы не стал от всякого другого; ему даже случалось сносить от него головомойки за свои будто бы анархистские заскоки и прочие отклонения от учения, признанным хранителем которого в глазах всей группы социалистической молодежи был Роберт… Но то было четыре года назад. И что это были за годы, выражаясь словами Роберта! За эти четыре года кругозор его расширился, он перерос свои тогдашние воззрения и образцы. Да, и образцы тоже! И потому лучше было бы избежать встреч с ними, избавив их и себя от разочарования… К сожалению, он, Йозеф, понял это слишком поздно. И дернул же его черт устроить это свидание с Робертом! Правда, только что, перед лицом очевидного крушения, которое Роберт потерпел на митинге, Йозефу казалось проще простого подать неудачнику руку, и не только в буквальном смысле, но и…

Йозеф вздрогнул. У него было такое ощущение, будто Роберт подслушал его мысли. Сердито отложив нож и вилку, он наклонился вперед, силясь что-то прочесть на лице своего визави. Устремленные на него глаза хотя и мигали, но глядели холодно и твердо. Ничто во взгляде Роберта, в его выражении, во всей манере держаться не говорило о крушении. Йозефа бросило в жар. Он ответил возможно равнодушнее:

— Был. Но стоял далеко. Да это и лучше, чем если бы я стоял близко.

Роберт провел ладонью по щекам и подбородку.

— Понимаю…

Как спокойно и уверенно это было сказано. И с каким превосходством. А движение рукой… Йозефу показалось, что он перенесся в довоенное время и сидит на одной из дискуссий, которые с таким неоспоримым авторитетом проводил Роберт.

— Нет, ты не понимаешь! — с ожесточением возразил он. — Ты, видно, думаешь, что я бросился бы тебе на помощь и ничего бы не смог поделать? Ты ошибаешься! Хоть я и не совсем одобряю горячность наших ребят, но чувства их, — Йозеф откинулся на спинку стула и перевел дух, — чувства эти я понимаю и разделяю целиком.

Роберт видел, что Йозеф ждет от него ответа. Он покачал головой, но не торопился отвечать. Не спеша загасил окурок в пепельнице, с расстановкой произнес:

— Та-ак. Ты разделяешь их чувства.

— Да, разделяю. Разделяю, потому что мне, так же, как и им, опротивел весь этот закоснелый догматизм. Может, это и годится для мужичья, но не для наших людей с их несравненно более высоким социальным, культурным и политическим уровнем. С их реалистическими традициями, с их… — Он запнулся и в недоумении, раздраженно поднял глаза на Роберта, который отодвинул стул и стоял, выпрямившись во весь рост. — Увиливаешь? — пробормотал он.

В дверях появилась хозяйская дочь с подносом, уставленным судками и тарелками. Роберт щелкнул пальцами.

— Ешь свои кнедли один. Дальше разговаривать нам с тобой смысла нет.

— Увиливаешь! — как упрямый ребенок, повторил Йозеф. — Все вы такие, ты и твои большевики! Палить — это вы умеете. Терроризировать — это вы умеете. Ломать, разрушать… а вот разумно спорить… — Он передразнил Роберта, — дальше разговаривать для вас смысла нет.

Роберт, который пошел было к двери, повернулся на каблуках.

— Я тебя щадил, — сказал он, пригнувшись к Йозефу; голос его был звонким и холодным, как стекло, — но ты сам напросился… Нам с тобой смысла нет дальше разговаривать, потому что мы говорим на разных языках. Сегодня ты, может быть, еще не понимаешь, не хочешь понять… но завтра ты поймешь, а послезавтра и вовсе перестанешь этого стыдиться. Ведь ты дезертир… ты трусливо изменил движению, делу социализма… самому себе!