В борьбе за трон - [42]

– Бьюсь с вами об заклад на бочку вина против одного пенни, что мы вскоре поработаем здесь! – сказал Брай. – Бэкли должен составить себе хорошую славу в глазах Уорвика, и он приобретет это себе ценою захвата Марии Стюарт. Тогда регент будет свергнут, а Дуглас со своими приверженцами снова введет прежнее правление, причем вдовствующая королева будет избрана регентшей. Но, – заключил Брай свой рассказ, – регент поставил здесь хорошего сторожа: как охотничья собака, я выслежу этого Бэкли, прежде чем он подойдет к этому замку на три мили, и повешу его на самом высоком дереве, которое только найду. Обратите внимание, не принимает ли вдовствующая королева каких-нибудь тайных послов; я был бы очень удивлен, если бы она не участвовала в заговоре.

Роберт призадумался. Если неизвестный, которого тайно выпустили из дворца, был лэрд Бэкли, то с его стороны было бы открытой изменой не признаться Уолтеру, что его подозрения были основательны. А можно ли было сомневаться в этом? Разве было бы неправдоподобно, что Мария Лотарингская готова была броситься в объятия англичан, лишь бы отнять власть у ненавистного регента? Разве она дрожала бы так пред раскрытием своих интриг, если бы дело шло не о государственном преступлении?

II

Пока Роберт размышлял, как бы ему предостеречь стрелка, не изменяя данному слову и не выдавая королевы, он был позван к Марии Лотарингской.

Заметив прибытие посланца, вдовствующая королева тотчас же, вместе с Марией Сейтон, отправилась в галерею, из которой потайной ход вел в помещение Сэррея. Услышав, что для нее есть письмо, она послала леди Сейтон навстречу Роберту, а сама осталась на месте, рассчитывая при возвращении молодого человека подслушать его разговор со стрелком. Она выбрала себе в спутницы именно Марию Сейтон, так как, во-первых, знала, что та одна могла влиять на Сэррея, и, во-вторых, ее первую следовало убедить в предательстве Роберта, прежде чем осмелиться снова думать о том, каким образом сделать его «немым».

Сейтон вернулась обратно и принесла письмо. В узком проходе обе дамы приложили ухо к стене, желая слышать, сдержит ли Роберт данное слово. Тогда они услышали громкий разговор, который мы привели. Сконфуженная леди Сейтон покраснела, а вдовствующая королева со страшной злобой топнула ногой и пробормотала:

– Этот хитрый плут догадывается, что мы подслушиваем! Но все же немыслимо, чтобы он знал об этом проходе!.. Или вы, Мария Сейтон, предупредили его?

– Ваше величество, этого подозрения я не заслужила! Я напоминала ему не нарушать данного слова, но я – не предательница, которая лишила бы вас возможности обличить его, если бы он оказался негодяем!..

Мария Лотарингская ничего не ответила. Когда Роберт и Уолтер стали говорить так тихо, что, несмотря на слуховые трубы, ничего из их беседы не было слышно, королева покинула свое место.

– Следуй за мной! – приказала она фрейлине и прошла в свой кабинет. – Мария, – сказала она там, – этот паж слишком хитер, чтобы быть честным. Ты поручилась за него. Скажи мне, кто внушил тебе это доверие к нему?

Мария смущенно покраснела. Могла ли она похвастать, сказав: «Он будет верен, потому что любит меня?» Должна ли она была сознаться в том, что произошло в башне? Это одно могло убедить королеву, но признание отдавало в ее власть также и ее честь. Королева становилась все настойчивее.

– Мария Сейтон, – сказала она с нетерпением, – я не выношу мучительного сомнения, я не могу жить, терзаясь неизвестностью, предает ли нас этот паж или нет. Прошу еще раз, скажи, что внушает тебе доверие к нему, иначе я буду думать, что вся наша безопасность зависит от того, насколько твое кокетство в состоянии подчинять тебе этого мальчишку; если же этого нет, то мне придется прибегнуть к крайним мерам…

Мария Сейтон поняла значение этих слов, раз их говорила одна из представительниц рода Гизов, и, как ни тяжело ей было раскрыть тайну своего сердца женщине, бессердечие и эгоизм которой были известны ей, она решилась принести эту жертву, чтобы спасти Роберта и его гостя от «крайних мер» вдовствующей королевы.

Мария Лотарингская внимала ей с возрастающим интересом. Она и не подозревала, с какой смелостью и решимостью действовал Роберт и как он уже до ее просьбы считал необходимым не компрометировать королевы.

И не только рассказ, но и краски, в которых Мария описывала происшедшую сцену, подействовали на королеву захватывающим образом. Юноша, которого она до сих пор считала нескромным, заносчивым, тщеславным человеком, подслушивающим у всех дверей, чтобы узнать, что делается в замке, показался ей вдруг в совсем другом свете; она стыдилась, что дурно поняла его, и почти завидовала Сейтон за ее влияние на него.

– Лишь твое молчание, – сказала вдовствующая королева, – виновато в том, что я упустила перетянуть его на нашу сторону и все еще смотрела на него как на врага. Ты избавила бы меня от многих неприятных часов, если бы была откровенна. Но посмотрим, что регент отвечает нам на наше милостивое предложение.

Королева открыла письмо и едва пробежала его содержание, как злобно рассмеялась, причем яркая краска гнева покрыла ее лоб и щеки.