В период с 1154 до 1199 г. продолжалось складывание английской нации, но королевские династии сходили со сцены одна за другой. Единственный сын Генриха I (преемника Вильгельма Завоевателя) утонул в 1120 г. Для того, чтобы сохранить право наследования королевского престола для своей семьи, Генрих заставил баронов принести присягу на верноподданничество его дочери Матильде. В 1129 г. он сочетал ее вторым браком с Готфридом (Жоффруа) Плантагенетом Анжуйским, от которого она родила сына Генриха (будущий Генрих II Плантагенет). Когда Генрих I умер (1 декабря 1135 г.), один из его баронов, Стефан Блуа, внук Вильгельма Завоевателя и племянник Генриха, сразу же поспешил в Лондон и заставил провозгласить себя королем. Вскоре он завладел всем государством, и, хотя Стефан был вынужден уступить Нортумберленд и Кумберленд шотландскому королю Дэвиду и его сыну, никто не оспаривал у него престола в течение некоторого времени, пока он не возмутил против себя Роберта Глостера, сводного брата Матильды, и последний не поднял восстания в пользу своей сестры. Вследствие жестокого обращения Стефана со священниками он восстановил против себя всю английскую церковь; возмутились также и некоторые из баронов. Силы обеих борющихся сторон были почти равны, но тут (1139 г.) прибыла в Англию с нормандским войском Матильда, и 2 февраля 1141 г. она одержала победу при Линкольне, после которой Стефан попал к ней в плен. Через короткое время она была изгнана жителями Лондона и вынуждена освободить Стефана взамен тоже взятого в плен ее сводного брата, со смертью которого (31 октября 1147 г.) она отказалась от борьбы за английский престол. Стефан с трудом восстанавливал в стране порядок, чтобы обеспечить переход престола к своему сыну Евстахию (Евстазию), но не имел успеха. Муж Матильды присоединил к своему наследственному владению Анжу завоеванную им Нормандию и передал ее в виде герцогства своему сыну Генриху. После смерти отца (1150 г.) сын выступил в защиту прав его матери на английский королевский престол. Получив в 1152 г. кроме Анжу и Нормандии еще и Аквитанию в виде приданого за своей женой, он в 1153 г. вторгся в Англию и, как храбрый воин и умелый полководец, брал крепость за крепостью. Стефан вступить с ним в открытый бой не решался. Тут скоропостижно скончался сын Стефана, Евстахий. Стефан заключил с Генрихом Плантагенетом мирный договор в Веллингтоне, согласно которому английская корона оставалась за Стефаном, но с тем условием, чтобы она после его смерти перешла к Генриху, что и произошло в 1154 г.
ДЕНСКИЙ ЛЕС, ГЛОСТЕРШИР, ЛЕТО 1140 ГОДА
Оливер Паскаль натянул удила Героя, принюхался и сказал:
– Дым.
Его напарник по оружию Гавейн де Брион тоже придержал коня и глубоко втянул в себя воздух.
– Поблизости только охотничье имение близ Пенфоса. Его держит Аймери де Сенс для графа Роберта.
Оливер что-то буркнул и поерзал в седле, чтобы снять напряжение с ноющих ягодиц. Новые седла – просто ад, а этому, купленному у бристольского ремесленника, и недели нет. Чтобы придать ему удобную форму, придется проездить не меньше месяца. Единственно, чего хотелось Оливеру, это перебраться через Северн на переправе и доскакать до имения графа в Бристоле, где его наверняка ждали горячая трапеза и ночлег. С тех пор как король Стефан и его двоюродная сестра Матильда намертво сцепились в схватке за английский трон, города и земли терзала гражданская война, поэтому возможность спокойно заснуть предоставлялась редко.
Человек, сильнее пострадавший от грабежей и других превратностей войны, поехал бы дальше, но Оливера до сих пор привлекала игра, в которой на набег отвечали набегом, за бойнями следовало мародерство, и все это стало настолько привычным, что мораль и обычные человеческие чувства погибли, как под ударами дубины. Основную часть конфликта он пропустил, пока брел паломником по каменистой земле к Гробу Господню в Иерусалиме с молитвами о душе своей покойной супруги. Всего шесть месяцев назад вернулся Оливер в горящий, истекающий кровью край и, подобно многим, обнаружил, что остался без земли.
Гавейн, который был пятью годами моложе – ему было двадцать один, – но гораздо опытнее в мирских делах, ослабил узду и приготовился повернуть.
– Может быть, просто жгут уголь.
– Ты и правда так считаешь?
– Нам тут делать нечего, – пожал плечами Гавейн. – Вмешиваться неразумно.
Оливер покачал головой.
– Пожалуй, что и неразумно, но не можем же мы просто взять и уехать.
Молодой рыцарь вздохнул. Взгляд его голубых глаз под тенью шлема не выражал ничего, кроме усталости.
– Твоя совесть давит тебя, как мельничный жернов. Оливер сжал губы. В отличие от своих сверстников он был гладко выбрит, потому что, несмотря на льняной цвет волос, борода его, позволь ей только расти, горела ярко-рыжим цветом, и это заставляло Оливера ощущать себя каким-то уродцем.
– Предоставь моей совести тащить меня куда ей угодно и займись собственной, – холодно бросил он, пустив Героя мерной рысью туда, откуда несло гарью.
Гавейн секунду поколебался, закатил глаза и, дав шпоры собственному скакуну, последовал за напарником.